Коробка.

2

Удача, сопутствовавшая Коломбе всю поездку, отвернулась от нее на последнем повороте грунтовки перед ее домом, и «панда» застряла носом в полном ледяной воды кювете. Коломба очнулась от раздумий, только ударившись лицом о руль и разбив губу. Она плохо помнила, как возвращалась из агротуристического комплекса, но еще ощущала, как позвоночник ноет от страха.

Но чего ей бояться?

Отец мертв. Выжило всего одиннадцать его узников, включая Данте, и Томми не был одним из них.

«Ты так в этом уверена?» – спросила она себя.

Они знали об Отце не все. Далеко не все. Он умер, не оставив чистосердечного признания в содеянном, а его единственный известный сообщник Немец отбывал пожизненный срок в упрямом молчании. Так, может, была и другая темница, которую они так и не нашли? И другие узники?

Вытерев губу тряпкой для протирки стекол, Коломба бросила машину на произвол судьбы. Сгибаясь под порывами холодного ветра, добралась до дому, продезинфицировала губу и заварила себе чая, настолько горячего, что он обжег ранку.

Она не могла выбросить из головы испуганный взгляд Томми, но в конце концов заставила себя сосредоточиться на более насущных проблемах. Например, на нарастающем на оконных стеклах инее и влажном холоде, исходящем от дивана.

«Выходи. Или добудешь дрова, или закоченеешь насмерть».

Вторая возможность показалась Коломбе весьма заманчивой, но она все же предпочла первую. Она расчистила дровяной сарай от снега, обрушив на себя несколько маленьких лавин, и достала из коробки с инструментами старый топор, хранившийся вместе с гвоздями. Перед глазами ее продолжала стоять нескладная фигура Томми, который, дрожа, прижимался к стене темного сарая. В надежде, что призрак останется снаружи, она закрыла за собой дверь и принялась рубить дрова. Задача потребовала немало времени и труда – не только из-за затупившегося топора, но и потому, что через каждые пару ударов Коломба замирала и прислушивалась. Не слыша стороннего шума, она начинала тревожиться, хотя была почти уверена, что сегодня больше никаких вторжений, будь то реальных или воображаемых, не предвидится.

Почти уверена.

Отец был мертв, а в зомби Коломба не верила. Даже если Томми действительно побывал в заточении у этого старого психа, это еще не значит, что он не убивал свою семью. Психологическая травма могла бы даже послужить ему оправданием. Если, конечно, парень и правда был похищен Отцом.

Томми вполне мог увидеть эту позу в какой-нибудь документалке или услышать о ней в интервью одного из выживших. Как минимум двое из них были способны связно выражаться и сотни раз давали интервью. Или это просто совпадение.

«Какова вероятность, что в трех километрах от твоего дома живет жертва Отца, о которой никто никогда не слышал? Меньше, чем если в тебя ударит молния в тот самый момент, когда выигрываешь в рулетку».

И все-таки комната Томми походила на одну из темниц Отца. И была увешана ее фотографиями.

Наполнив тачку поленьями, Коломба выложила их на кухне, но разжечь камин оказалось еще сложнее, чем нарубить дров. Дымоход почти не тянул, скомканные газеты все время гасли, и в конце концов она вылила на них бутылку пятновыводителя. Комнату наполнил запах керосина, зато огонь вспыхнул так резко, что Коломба чуть не осталась без бровей.

Достав из кармана прихваченную с собой карту Томми, она заткнула ее за раму зеркала в ванной. Король, богач, вождь… Нужно снова поговорить с Томми и попытаться понять, что все это значит.

Кроме карты, в ее кармане нашелся обрывок бумаги с адресом психиатра. Тот жил недалеко от нее.

Сетуя, что дурная голова ногам покоя не дает, Коломба обнаружила, что телефон заработал, и вызвала такси.

3

Доктор Пала жил и принимал пациентов в возвышенной части Сан-Лоренцо, неподалеку от бенедиктинского аббатства седьмого века. Дубовую дверь с латунной фурнитурой открыла одетая в коктейльный костюм чернокожая женщина с африканскими косичками. Потолок в темном, благоухающем пачулями холле был расписан фресками.

Женщина улыбнулась Коломбе, стоящей на пороге в попахивающей мокрой псиной парке.

– Добрый день, проходите, пожалуйста. Если вы напомните мне, как вас зовут, я проверю вашу сегодняшнюю запись.

– Я без записи. Мне нужно только поговорить с профессором. Десять минут максимум. Моя фамилия Каселли.

– К сожалению, он ожидает пациента…

– Я насчет Томмазо Караббы. Томми. Или Меласа, не знаю, под какой фамилией он у вас записан.

Секретарша смерила Коломбу оценивающим взглядом:

– Мелас… Можете сообщить мне что-то еще?

– Нет.

Секретарша усадила ее в приемной, которая представляла собой погруженный в полутьму будуар с кожаным диванчиком и двумя офортами де Кирико[5]. Через пару минут из кабинета вышел корпулентный мужчина лет шестидесяти с длинными белоснежными волосами. На шнурках на его шее висели две пары очков. Одет он был в черный свитер, черные брюки и такие же черные вьетнамки на ступнях с холеными ногтями.

– Проходите, госпожа Каселли, – пригласил психиатр.

Кабинет был обставлен разноцветной резиновой и пластиковой мебелью и украшен постерами с изображениями природы, метровой фигуркой Пиноккио и грифельной доской со спряжением глагола «быть». Коломба опустилась в креслице, с виду собранное из кирпичиков лего.

– У Томми все в порядке? – спросил Пала, усаживаясь в оранжевое кресло напротив.

– Да, но я вынуждена сообщить вам печальную новость. Сегодня ночью его родителей убили.

Пала казался ошеломленным:

– Господи… Кто?

– По мнению карабинеров, убийца – Томми. Но я его видела и сильно в этом сомневаюсь.

– Вы его родственница?

– Я раньше работала в полиции. Коломба Каселли, можете погуглить.

Пала откинулся в кресле:

– В этом нет необходимости. Конечно, я вас не узнал из-за короткой стрижки, да и вообще не думал увидеть вас здесь… Но Томми ваш большой почитатель, комиссар.

– Вообще-то, я заместитель начальника мобильного подразделения. То есть раньше была.

– Значит, к Томми у вас не профессиональный интерес.

– Нет. Только личный.

Пала покачал головой:

– Дайте мне пять минут. Я сделаю пару звонков, если хотите, можете остаться.

Он попросил Катерину, девушку из приемной, отменить следующего пациента и вытащил из стола пачку ванильных сигарилл:

– Хотите?

– Нет, спасибо.

Пала открыл окно, выходящее во внутренний дворик, похожий на монастырский, и закурил. Задувающий в комнату ледяной ветер его, казалось, нисколько не тревожил.