— Корлисс, — позвал Тарп приятеля, — напомни мне, сколько всего ниггеров мы прикончили?

Вопрос застал Корлисса врасплох.

— Сколько всего ниггеров? — переспросил он.

— Да, сколько ниггеров?

Корлисс принялся загибать пальцы, вздохнул. Начал считать снова.

— Кажется, семерых, не меньше. — Посмотрел на Тарпа, не ошибся ли.

— Я бы сказал, восемь, — поправил его Тарп. — Восемь, если считать ту собаку.

Корлисс нахмурился:

— Разве может собака быть ниггером?

— Если это собака ниггера, то может.

Такой подход не понравился Корлиссу.

— На взгляд не всегда разберешь, что собака — ниггер.

Джейк поднял глаза и покачал головой. Когда он заговорил, его голос звучал так тихо и неразборчиво, что дыхание было громче и отчетливее слов.

— Мы никогда никого не убивали, — проговорил он.

— Джейк! — презрительно прикрикнул Тарп. — Заткнись к черту!

Генри знал, чувствовал, что он изувечен. Скула разбита, левый глаз заплыл, а правый залит кровью. Все лицо распухло. Фрак (который он надел прямо перед тем, как они похитили его) погублен, фалды оторваны: ими ему связали руки, пока не нашли его коробку с цепями. Тарп обмотал его ими так туго, что они врезались в запястья, прижатые к груди, и не давали дышать. По счастью, он умел не дышать, мог жить почти совсем без воздуха; подготовка к повторению тяжелого трюка Гудини, который под водой освобождался от цепей, не раз помогала ему. Но никогда прежде у него не была сломана левая рука, треснуты ребра, а штаны мокры, как сейчас, — не от страха, просто от потребности помочиться, а сдерживаться, когда так давила цепь, не было никакой возможности. Так что он расслабился, и это был единственный момент облегчения с начала его испытания.

А было время, когда Генри вынес бы это. Случись подобное десять, пятнадцать, даже двадцать лет назад, этих подонков ждало бы самое страшное возмездие. Подумать о стае диких псов — вот все, что достаточно было бы сделать. Только подумать о стае диких псов, и они появились бы из глубины темного хвойного леса за спиной у них, с воем, горящими красными или желтыми глазами, чудовища, ненасытные и бессмертные, способные рвать человека на мелкие кусочки, не убивая его, пока он не взмолится о смерти. И Генри Уокер, Чернокожий Маг, удалился бы, целый и невредимый. Но не сейчас.

— Мы никого не убивали, — повторил Джейк.

Тарп тряхнул головой. Генри видел, что в этот момент он ненавидит своего брата.

— Я только задавил собаку. Притом случайно.

— Ну… — промямлил Тарп.

День быстро клонился к вечеру, тени становились длиннее деревьев. Пятна солнечного света желтили траву, и один, луч нашел макушку Генри. Он старался впитать его тепло, вспомнить. Свет пробудил все его чувства; Генри чуть ли не ощущал его запах. Он подумал о Ханне, живущей на солнце, богине света; луна была бы для нее слишком холодна.

Джейк подошел к Генри. Достал из заднего кармана тряпку в масляных пятнах, опустился на колени и протянул руку, чтобы отереть кровь с глаза Генри.

— Не надо, — сказал Генри. — Не трогай. Пожалуйста!

Но Джейк не слушал его. Приложил тряпку к правому глазу и осторожно стер кровь под нижним веком. Потом протер весь глаз и, чуть сильней прижимая тряпку, в уголках. Генри дернулся, и Джейк убрал руку, прищурился, держа тряпку в нескольких дюймах от лица Генри. Осмотрел его глаз, потом внимательней кожу вокруг. Он будто видел Генри в первый раз, и на самом деле так оно и было. Взглянул на тряпку, красную от крови, снова потер щеку Генри, на сей раз еще крепче, так что Генри стало больно. Выпрямился и недоуменно смотрел на Генри и его лицо, ничего не понимая.

— Джейк любит оказывать помощь, — сказал Тарп и рассмеялся. — Знаешь эту историю, Корлисс? О птичке? Прошлым летом птичка попала в вентилятор на веранде, так он положил ее в коробку и ухаживал, пока та снова не смогла летать. Вылечил полностью. А потом ее сожрала кошка.

Корлисс заржал:

— Как… не помню слово. Есть для этого слово.

— Печально, — сказал Джейк, встал и отошел от Генри, не сводя с него глаз. — Это слово: «печально». — Потом повернулся к Тарпу. — Надо сматываться, — сказал он. — Мы уже достаточно натворили.

Но Тарп не поддался.

— Неплохая идея. Но у меня есть получше.

Он вытащил из кармана пиджака пистолет. Генри видел, как вместе с пистолетом выпал крест и упал в темную траву. Тарп этого не заметил. Его внимание сейчас было сосредоточено на пистолете. Он смотрел на него, словно впервые видел.

В глубине леса раздался крик совы.

Тем временем… Тем временем Иеремии и остальным пора было бы спохватиться, что Генри нигде не видно. Нельзя сказать, что на корабле «Китайского цирка Иеремии Мосгроува» царила суровая дисциплина. Проспать и появиться на несколько минут позже из своего единственного дома — сырого и покрытого плесенью трейлера со складной койкой, печуркой, фотографией женщины, которую, возможно, знал когда-то, фотографией, прикнопленной к стене в изголовье, над подушкой, где когда-то покоилась ее голова, — было делом обычным. Один, вне остального мира, который сказал бы тебе, кто ты есть, ты был никем, как все; только на публике ты становился другим, исключением из правила. Наслаждайся моментом, пока он длится.

Кто выберет подобную жизнь? Да, есть дух товарищества, то тепло общности, которое приходит с осознанием, что ты не одинок в своем одиночестве. Но эти друзья, эти ненормальные бедолаги — кто б выбрал их, если б не необходимость? Но за пониманием этого, за презрением, которое они испытывают к остальному миру, живет мечта — о доме по соседству. Не каком-то там роскошном, а просто милом маленьком домике с двориком и хозяйкой, развешивающей постиранное белье на веревке за домом. Хозяйке, пекущей пироги и ухаживающей за желтыми цветами. Где все домики белые, на каждом телевизионная антенна, величиной с половину дома, раскачивается на гонтовой крыше, грозя упасть. Парочка ребятишек, конечно. Обзавестись всем этим, что всякий имеет, и жить, как другие живут. Это значит быть нормальным. А быть нормальным хорошо. Когда ты нормальный, люди улыбаются, спрашивают у тебя дорогу, дают тебе работу, ты женишься на их дочери. Так что, если задержишься еще на несколько минут в своем трейлере, единственном месте, где ты можешь по крайней мере помечтать о подобном мире, никто не станет возражать.

В конце концов они обнаружили бы, что он исчез. Руди мог сложить два и два и все сообразить, но это не имело значения. Не в данном случае. Они никогда не нашли бы его здесь, потому что даже не искали. Редко бывало, чтобы кто-нибудь покидал огороженную часть поля, где они выступали. Цирк был как маленький самодостаточный городок, замкнутая экосистема, где формы жизни, развиваясь, превращались в кошмары детских снов. Время от времени кто-нибудь уходил, исчезал. Обычно это был старый пьяница, который помогал ставить шатры и устраивать дорожки, выметал недоеденные пряники и сахарную вату. Очень редко это был один из циркачей. Недавно Агнес, Женщина-Аллигатор, вернулась домой во Флориду, чтобы ухаживать за матерью. Потом, месяц назад, они потеряли Бастера, глотателя огня, ушедшего в армию. Теперь вот Генри было нигде не найти. Ожидающий смерти, опутанный собственными цепями, он истекал кровью на коровьем пастбище.