Сразу же возникла домработница. Эмигделла улыбнулась ей и попросила подать кофе. Её прозрачный шарфик скользнул на пол, и она направилась в спальню покрасоваться перед зеркалом. Нанесла на губы слой нежно-розовой помады и одобрительно окинула взором висящие на стене в рамочках две небольшие гравюры Тьеполо из серии «Каприччи» в оригинале. Обернув вокруг шеи несколько ниток ожерелья, направилась к системе «Эмбиент», обрамлённой свежесрезанными цветами, подобно усыпальнице. Подключившись, она связалась со своим знакомым гуру в Аллахабаде.

На экране появилось морщинистое лицо Бена Кришнамурти. Он сообщил Эмигделле на безупречном немецком, что гнев его прошёл и более не закипает в груди. Случилось так: он проснулся, по обыкновению совершил священные телодвижения и направился в ванную. Стоял под душем и пел, когда снизошёл свет. Луч света захватил его и поднял, он оказался полностью погружённым в воду.

Постепенно он стал осознавать, что эта вода — не что иное, как мировое зло. Тогда он выпил жидкость без промедления и вернулся обратно на Землю. Но всё-таки оставался в приподнятом состоянии, потому что справиться с недугом ему помогли боги. Стало быть, это невиданное счастье для него и всего рода человеческого — и мужчин, и женщин.

Не скрывая своего восторга, Эмигделла поинтересовалась, означает ли это, что войны не будет.

— Нет, леди Эми, она неминуема, но озлобленность — это немного другое понятие, не путайте их.

Хотя она была сведуща в мистике, но всё же выглядела озадаченной.

Кришнамурти пояснил, что озлобленность — воистину человеческое качество. Люди атакуют друг друга, разрушая себя и всё, что они любят. Войны будут продолжаться, потому что посланы богами, призваны вдохновлять и уничтожать. А политика — пустое место, удел ничтожных людишек.

— Благодарю вас, Бениджи. Постараюсь использовать знания во благо.

Она выключила экран и погрузилась в глубокие раздумья. Проблема состояла в том, что её нынешний кавалер, Рэндольф Хэвен, был политическим деятелем и состоял в партии, ратовавшей за войну.

Но она пребывала в приподнятом настроении: ведь в любой момент можно было бросить Рэндольфа во имя Мудрости Востока.

Когда в парадную дверь позвонили, Эмигделла всё ещё была воодушевлена. Перед тем как она успела отреагировать, раздался ещё звонок и загудел лифт. Она поспешила открыть дверь. На пороге стоял сын Берти. Эмигделла обвила руками его шею и расцеловала в обе щеки. Тот же незамедлительно плюхнулся на софу и раскурил косячок марихуаны. Мать без промедления подошла к бару и налила два бокала белого вина.

Протянув сыну один из них, осведомилась о его делах в университете.

Берти не ответил на вопрос:

— Мам, меня пригласили принять участие в археологических раскопках. Повезло!

— Зло? Берти, дорогой, зло будет искоренено во всём мире.

Она обернулась вокруг своей оси, и пышная юбка надулась как парус.

— Ты о чём, мам?.. Деньжат нужно! Еду в Англию, исследовать эту археологическую хрень.

Она рассмеялась в ответ:

— Что за выражение? Где набрался таких слов? Какая такая «хрень»? Ну вы, молодёжь, даёте!

Берти прищурился. В его доброжелательном взгляде читалось раздражение.

Эмигделла в свои сорок два оставалась очень красивой, и ни капли не сомневалась в этом: миниатюрная фигурка, копна каштановых волос с вплетёнными искусственными жемчужинами, большие фиалковые глаза, очаровательный маленький ротик, аккуратный подбородок. Её нарочито фривольная манера общения привлекала мужчин. Именно из-за этого её дара Гарри Хейз периодически уходил из семьи на некоторое время и пропадал где-то на востоке, расстраивая своего сына.

Вдруг Берти увидел изображение Бена Кришнамурти на экране «Эмбиент».

— Мам, ты опять разговаривала с этим старым пройдохой из Аллахабада?

— Видимо, ты никогда не сможешь проникнуться верой. Да и в Аллахабаде ты не был, дорогуша.

— Религия с наукой сочетаются с трудом.

Он сообщил назидательным тоном, что наука нуждается в доказательствах, а религия их отрицает. И что он никогда не сможет понять, почему в век технологий люди не становятся приверженцами научного подхода.

— Ты по-прежнему практикуешь амароли? Твой Бениджи научил тебя этим фокусам?

— Да какое отношение это имеет к вере? Просто наука. В урине содержится гормон мелатонин, регулирующий биологические ритмы организма человека. Как ты думаешь, почему я так молодо выгляжу?

— Ха-ха… А я предпочитаю амаретто.

— Ну Берти, не смейся надо мной. Иначе не сможешь выманить деньги у своей бедной матушки. Понял?

— Прости, мама, не хотел тебя задеть. Просто боюсь, не свихнёшься ли ты на этой почве. Сейчас мне очень нужны деньги…

— Кажется, в тех краях живёт Беттина, твоя симпатия? Помнишь — танцевал с ней на свадьбе?

— По случайному совпадению, действительно недалеко. Оставь, мам.

— Юношеские грёзы… Встречался с ней с тех пор?

Берти нахмурился:

— Возможно.

Улыбнувшись, она сменила тему и поинтересовалась насчёт его кредитной карты. Узнав, что срок её действия истёк, она спросила:

— Интересно, а в Англии до сих пор есть университеты?

— Трёхсот достаточно.

Тяжело вздохнув и попросив ничего не говорить Ренди, она пошла за кошельком.

В кошельках семьи Барган водилось денег не больше, чем у Эмигделлы. Уэйн Барган, распорядитель банкетов на свадьбе Виктора и Эсмы, вернул взятый напрокат костюм и переоделся. Работу уже оплатили, и теперь он был на пути в аэропорт. Ему предстоял долгий перелёт.

Семья Барган получила дотацию Департамента социальной экономики правительства ЕС и переехала на восток, на одну из захудалых румынских ферм в окрестностях городка с ничего не обещающим названием Слобозия.

Подсознательно они питали надежду, что на фоне суровых порядков черноморского региона, находящегося на задворках Державы, можно будет искоренить некоторые проявления западного культурного наследия.

Уэйн сел в старую машину, стоящую в аэропорту Бухареста, и медленно поехал в сторону нового жилища в Слобозии вдоль длинных тополиных аллей. Лучи солнца проникали сквозь кроны деревьев, обрамляющих пыльную дорогу, проходящую вдоль реки Яломицы. Признанный путешественник, Уэйн по долгу службы объездил Державу вдоль и поперёк и не мог не видеть, насколько контрастируют богатый Запад и обнищавший Восток. На пути ему попадались в основном телеги, запряжённые волами. Машин почти не было.

Поравнявшись с виноградниками Барган, Уэйн остановил машину и вышел. День был невыносимо жарким. Глобальное потепление давало о себе знать. Заслонившись от солнца рукой, он окинул взглядом поля и в отдалении увидел мать, Мари Барган. Она управляла андроидом, выполнявшим большую часть работ. Андроид поливал из шланга виноградные лозы. Мари так и не смогла в полной мере доверять механизмам. Уэйн не мог не улыбнуться.