И я сказал ему, что сделаю это.

– Прежде чем вы встретитесь с ними лично, вам нужно будет посмотреть на них издали, – сообщила Кэтлин Грэй, занося мою фамилию в журнал регистрации посетителей. – Это сделано для детей, им вовсе не нужно, чтобы вы вдруг расплакались или отшатнулись в ужасе.

Ожоговый центр Уильяма Рэндолфа Херста[3], расположенный в помещении Нью-Йоркской пресвитерианской клиники и объединенной с медицинским колледжем Корнеллского университета, – это самый крупный и самый загруженный ожоговый центр в стране. Он принимает на лечение более тысячи детей ежегодно. Эту и еще кучу всякой прочей информации я почерпнул из брошюры в вестибюле центра, пока дожидался появления бывшей жены Кена Чапмена. Я позвонил ей на работу и объяснил, что мне необходимо встретиться с нею лично, прежде чем рассматривать ее заявку на кредит.

– Чушь собачья! – сказала она мне. – Вы тот парень из Внутренней безопасности, который вчера мне звонил. И не думайте это отрицать; я ваш голос сразу узнала!

Тем не менее, Кэтлин согласилась встретиться со мною после работы в этом ожоговом центре, где она работала волонтером – по два часа каждый вторник. Она повела меня через вестибюль и дальше по длинному коридору.

– Что вас заставило работать с жертвами ожогов? – спросил я.

– После развода мне больше всего хотелось убраться из Чарльстона и завести себе новых друзей, вот я и переехала сюда и нашла новую работу. Я никого здесь не знала. А потом однажды мое начальство предложило нам билеты на благотворительный концерт, и я взяла билет, просто чтоб было куда пойти. Думала, может, с кем-нибудь там познакомлюсь.

– И что?

– И вот я здесь! – Она засмеялась. – Да, вы, конечно, лжец, но, по крайней мере, симпатичный малый. И вся ваша внешность прямо-таки вопит: «Я – холостяк!».

Мы свернули влево и пошли еще по одному коридору. От него отходили еще несколько коридоров, и я все пытался запомнить путь, которым мы сюда пришли, на тот случай, если придется выбираться отсюда самому. Мимо проходили врачи и медсестры, двигаясь целеустремленно и торопливо. Одна сестра – короткого роста и пухленькая, в синем лабораторном халате, – когда мы проходили мимо нее, подмигнула Кэтлин и издала чмокающий звук поцелуя. Мы прошли еще несколько шагов, я склонил голову набок и сказал:

– Могу спорить, за этим что-то кроется!

– Ох, замолчите вы! – сказала она.

Я поднял брови, она захихикала и сказала:

– Даже и не думайте!

Я и не думал.

– А отчего вы решили, что я холостяк? – спросил я.

Она рассмеялась.

– Ох, пожалуйста, не надо!

Мы прошли мимо окна. Снаружи уже темнело, и налетающий порывами ветер издавал шуршащие и скребущие звуки, когда атаковал наиболее разболтанные детали оконной рамы. Кэтлин пришла в больницу в толстом пальто и теперь сняла его и повесила на деревянную вешалку возле двери, ведущей в одну из палат. Потом ткнула пальцем в серебристый кружок на стене, и двери распахнулись.

– На этом благотворительном мероприятии я ни с кем особенно не сблизилась, – сказала она. – Но меня очень тронул видеофильм. И еще я в тот вечер прочитала брошюру об этом центре, от корки до корки прочитала, и это меня окончательно зацепило.

– И вы просто заявились сюда, и они взяли вас на работу?

– Ага, в основном именно так и было. До того момента моя жизнь, в сущности, катилась по спирали вниз. Мне было очень себя жалко, я чувствовала себя настоящей жертвой после этой истории с Кеном. А потом познакомилась с этими детишками, пострадавшими от ожогов, и меня просто сразил их оптимизм и желание выжить и поправиться.

– Звучит так, словно вы оказались в родном доме.

Она улыбнулась.

– Да, именно так. Я тут же приняла решение, и это изменило всю мою жизнь.

– И теперь вы каждый вторник приходите сюда?

– Ага. Каждый вторник, после работы, на два часа.

Кэтлин взяла со стола блокнот с записями. Пока она изучала их, я воспользовался случаем, чтобы получше рассмотреть ее лицо и фигуру. Я пришел сюда, рассчитывая увидеть робкую, сломанную женщину, но развод явно пошел Кэтлин на пользу. Она была привлекательна, у нее были большие глаза и волосы медового оттенка, всего на дюйм не доходившие ей до плеч. Я решил, что она натуральная блондинка, потому что волосы она причесывала на пробор, и я не углядел никаких темных корней. На лбу, высоко, у самой линии волос можно было различить легкую россыпь веснушек. И на переносице они тоже были рассыпаны. Тело спортивное, тренированное, манеры свободные и легкие, ничем не напоминавшие о ее трудностях в прошлом, засвидетельствованном на полицейских фото. И голос совершенно уникальный. Ее можно было заслушаться, особенно когда она рассказывала про свою волонтерскую деятельность. Мы уже намеревались пройти в лечебную зону ожогового центра, и, невзирая на мои опасения насчет того, что меня может ожидать за следующей дверью, я обнаружил, что ловлю каждое ее слово.

– Боль, которую эти дети испытывают постоянно, – нечто такое, чего мы с вами не можем себе даже представить, поскольку сами с таким не встречались, – говорила она. – А это малыши, едва научившиеся ходить – Бог ты мой! – никто не в силах удержаться от слез, когда видит таких в первый раз! На них лучше сперва взглянуть сквозь одностороннее зеркало, прежде чем с ними знакомиться, потому что самое худшее, что вы можете сделать, это показать им, что вы их жалеете. Это отрицательно сказывается на их уверенности в себе и усиливает их опасения, что они превратились в монстров, непригодных для жизни в обществе.

Я восхищался ее мужеством, но мне совсем не хотелось смотреть на ужасно обожженных детишек. Кэтлин это почувствовала и сказала:

– Если вы хотите поговорить о Кене, вам придется поучаствовать в нашей работе.

– Почему это для вас так важно, чтобы я тоже этим занялся?

– Потому что хотя вы выглядите как настоящий головорез и убивец, кто может поручиться, что вы не окажетесь в числе тех, кто в конечном итоге полностью переменился?

– Предположим, я не из этой категории людей. Тогда что?

– Если вы действительно из Департамента внутренней безопасности, то, как я догадываюсь, по большей части людям не доверяете. Я могу придумать кое-что похуже, чем знакомить вас с некоторыми просто замечательными детьми, заслуживающими сочувствия, дружбы и всяческой поддержки.

– Дружбы? – переспросил я.

Кэтлин улыбнулась.

– И такое может случиться, – подтвердила она. – И если случается, то полностью изменяет две жизни – их и вашу.