Тем временем его товарищ, выглядевший ненамного старше — он представился капитаном Шаровым, — начал знакомиться с документами Литвинова. Покивав в ответ на какие-то свои мысли, документы он забрал и уже дружески улыбнулся курсанту:

— Ну, будем знакомы, Александр Литвинов. Я твой ротный. С непосредственными начальниками и инструкторами познакомишься в части.

И только сейчас Литвинов заметил, что оба его спутника при оружии — как в Чечне, пришло к нему сравнение: кроме пистолетов (по рукояткам в кобурах Сашка определил автоматические «стечкины», скорее табельные в этой части), десантные автоматы Калашникова.

Убрав документы, капитан продолжил в том духе, что, мол, ты, Сашка, теперь вливаешься в команду, которая осталась в учебном центре путем неимоверных усилий — из ста курсантов, прошедших пятимесячные курсы, выдержало десять. Что для Литвинова не стало новостью: подобные отсевы существуют и в других элитных подразделениях. Но чтобы так много...

Словесную эстафету у капитана принял, как ни странно, водитель. Едва они проехали охраняемый шлагбаум и миновали неприступные железные створки ворот, за которыми выстроились в ряд казармы учебного центра, человек с тонкими усиками, покинув свое водительское место, вплотную шагнул к курсанту. Он был одет в бушлат и ботинки с высокими берцами, носил погоны старшего сержанта и занимал должность инструктора. Помимо всего прочего, он был латышом по фамилии Пиебалгс. Звали его чуть мягче — Рудгер, кличка соответствующая — Рудгер Хауэр. Такие же, как у американского киноактера, беспредельные глаза, короткие желтоватые волосы, крепкий подбородок, сломанные уши — видимо, частенько его возили вниз головой по борцовскому ковру.

— Теперь слушай меня отдельно, раз не довелось постоять вместе с разбитой командой на плацу, — жестко выговорил инструктор. — Мне плевать, кто ты и чего натворил — хорошего или доброго, в этой жизни или в той, в которой я намерен покопаться. Мне плевать, сколько «соплей» на твоих погонах, какую учебку ты закончил, из Москвы ты или из междужопья. Если я тебе скажу нырять, ты будешь спрашивать «на какую глубину». На первых порах просто потому, что не нравишься ты мне, что попал в команду по щучьему веленью. Совсем скоро я узнаю, посчастливилось ли тебе попасть в самое элитное подразделение, которое я только знаю, или же фортуна повернулась к тебе задницей.

Наверное, этот инструктор имел дар внушения. Он даже не повернул голову, когда рядом по стойке смирно вытянулся незнакомый курсант.

— Покажешь этому воину всё, что ему понадобится на это утро, — бросил он подчиненному. — Потом поведешь его в столовую. Скажешь поварам, чтобы дали ему пожрать. Начнут кривить губы — стукнешь мне. А теперь оба бегом в роту! Чего хлебальник разинул? Исполнять!

— Злой какой-то, — на ходу бросил Литвинов новому товарищу. — Меня Сашкой зовут. А тебя?

— Михаилом, — отозвался раскосый курсант Рахманов по кличке Батый: коренастый, широкоплечий, с длинными сильными руками.

— Слушай, Михаил, мне позвонить надо. Матери. Откуда здесь можно позвонить?

— Вечером что-нибудь придумаем, — обнадежил Батый. — Посмотрим, кто заступит дежурным по части. Если повезет, из штаба позвонишь. Нет — в тренажерный класс проберемся, там у нас компьютеры, даже факс есть. Если он подключен, то звякнешь.

Батый сдержал слово. Когда дежурный по части старший лейтенант Сулейманов пошел ужинать, он проводил Литвинова в штаб. Подмигнув знакомому сержанту, сидевшему в дежурке, кивнул на телефон: «Можно?» — «Валяй», — разрешил тот.

— Мне по междугородке, — на всякий случай предупредил Литвинов, сняв трубку.

— Блин, ну на хера ты мне это рассказываешь? Ты или звони, или топай отсюда.

Один длинный гудок, второй, третий...

Вряд ли сержант был тактичным человеком. Он скривился, видя, как новенький прижимает трубку к уху и заслоняет ее ладонью. Он вышел в коридор, где стоял Батый, оставив Литвинова один на один с телефонным аппаратом, наедине со своими переживаниями...

— ...Да, мам, со мной всё в порядке, — продолжал он разговор. — Если кто-то будет спрашивать меня, ты меня не видела, поняла? Так надо... Да, скажи, что я не приезжал...

Нажав на клавишу, он набрал еще один номер. Перед глазами маячил образ его попутчика, не мог не маячить.

«Выпьешь?» — «Не, не буду». — «Десять градусов. Сок. Стаканчик не повредит».

— Привет, это я. Всё получилось. Да, как мы и планировали. При случае позвоню. Всё, отбой.

Они одновременно положили трубки: и курсант учебного центра, и самарский абонент.

8 апреля, вторник

Игорь Мельников проснулся в начале четвертого утра. Провел языком по пересохшим и слегка припухшим губам, мотнул коротко стриженной головой, ощутив в затылке тупую похмельную боль. Она родила очередное раскаяние, которое имело привычку исчезать вместе с похмельем: «С бухаловом надо завязывать». Он с громким выдохом потянулся, далеко вытягивая за головой мускулистые руки и выгибая сильную спину. Молодая симпатичная брюнетка, лежащая рядом, даже не пошевелилась, спала как убитая и наверняка проснется с такой же бодягой в голове.

Миротворец сел в кровати, натужно зевнул, почистил глаза пальцами, сжал в ладонях щеки и опустил руки, соединив их на груди, как при молитве. Из колонок дешевой магнитолы продолжал звучать в режиме повтора дудук Дивана Гаспаряна. «Реально, хитовый расколбас для разогрева телки», — рассудил Игорь. Дальше, конечно, ни она, ни он в такт не попадали — слишком медленно и нудно выводил звуки армянский музыкант.

Он глянул на подругу, с которой познакомился накануне вечером. Ее обнаженные плечи и часть груди, не скрытая под одеялом, смотрелись весьма сексуально, но очередного желания у партнера не вызвали. Всё вроде бы при ней, но вот чего-то явно не хватало. Может, в одежде, то есть в нижнем белье? Может быть. Например, топ бандо из эластика, который бы удачно поддерживал ее высокую грудь. Впрочем, грудь у этой деревенской подруги не высокая, а просто большая. Это у городских высокая. Интересно, продолжал рассуждать Миротворец, подошел бы ей купальник, выдержанный в тонах южного моря, — алый, желтый или изумрудный?

Вот прическа у нее — класс. Словно она всю ночь неистово работала феном.

Как там сказал отец: томительное состояние, вызванное сменой режима? Точно, лучше не скажешь. «Доставшая», словами отца, война отпустила, мысли из горного ущелья Чечни скакнули в учебный центр спецназа и готовятся к новому прыжку — на родину. «Ты начнешь штурмовать утерянные позиции уже более сильным и с прежним опытом распутной жизни». И как он угадал? — дивился Игорь.

Он перешагнул через пустую бутылку и чайные бокалы, стоящие на полу, прошел на кухню, налил в стакан явно паленого «Алазани», купленного в местном киоске, и медленно, морщась, как от водки, выпил.