если бы в небеса утвердить кольцо, взялся бы я за это кольцо и всю бы Святорусскую землю перевернул.

— Слишком много с него этой силушки, — переговорили между собой калики, — не снесёт его земля, надо поубавить…

— Принеси-ка нам, Илья, ещё стопу браги.

Пошёл Илья опять в погреб; идёт по саду, за какой дубок ни хватится, с корнем вон дубок летит; куда ногой ни ступит, нога в земле, что в болоте, вязнет. Спустился он в самую глубь погреба, налил самой лучшей браги и несёт каликам.

Выпили они, опять Илью потчуют:

— Испей, Ильюша, после нас.

Послушался Илья и почувствовал, что силы в нём поубавилось.

— Сколько чуешь теперь в себе силушки? — спрашивают калики.

— Силушки во мне против прежнего половинушка, — отвечал им Илья.

— Ну, будет с тебя, молодец, и этой силушки; можешь ты теперь со всяким богатырём силою меряться, на бою тебе смерть не написана. Помни только один завет: не бейся со Святогором богатырём, он сильнее тебя, берегись и Вольги, Вольга тебя может хитростью одолеть; не иди и супротив рода Микулина, потому что его любит мать сыра земля… А теперь проводи нас на холм, за село, там и простимся.

Проводил их Илья. Ушли странники, а Илья заснул богатырским сном, ни много ни мало, на двенадцать дней. Проснулся он, захватил топор и пошёл к отцу к матери на пожню. Стал он лес расчищать, только щепки полетели: старое дубьё с одного взмаху валит, молодое с корнем из земли рвёт; в три часа столько лесу порасчистил, сколько отец с матерью да с работниками и в три дня не наработали; развалил он поле великое-превеликое, пустил деревья в глубокую реку, топоры в пни воткнул и пошёл отдыхать.

Пришли отец с матерью, видят, всё поле расчищено, вся работа сделана.

— Кто бы это за нас пожни расчистил? — дивуются они.

— Уж не Илейко ли пошаливает? — пошутил старик. Ан, глядь! Ильюша-то к ним навстречу из избы идёт, здоровёхонек, с низким поклоном их встречает, про свою радость великую им рассказывает.

Научили ещё Илью странники на прощанье, как себе коня добыть. Пошёл Илья в чистое поле, видит: ведёт прохожий невзрачного жеребёнка, немудрого, нехоленого. Вся-то цена ему грош, а прохожий запросил цену непомерную: пятьдесят рублей с полтиною, но Илья с ним не стал торговаться, дал ему то, что он запросил, и повёл жеребёнка домой.

Стал он его кормить белояровою пшеницею, стал поить свежей ключевой водой, холил, выхаживал ровно три месяца; потом выводил его по три зари, вывалял его в трёх росах утренних и стал бурушко на диво конём. Заставил Илья его через высокий тын прыгнуть: перепрыгнул конь, и копытами не задел; положил он ему на хребет свою руку богатырскую, конь не пошатнулся, не шелохнулся, только заржал.

— Это добрый конь, — сказал Илья — будет он мне верным товарищем в бою…

Пошёл тогда к отцу, к матери просить благословения.

— Государь мой, родимый мой батюшка, Иван Тимофеевич, государыня, родимая моя матушка, отпустите вы меня на Русь православную, попытать своей силушки в честном бою, с богатырями силой-удалью помериться…

Опечалились отец с матерью.

— Думали мы, что ты будешь нам работником, нашей старости угодником, а ты нас покинуть задумал, — сказал отец. — Куда же ты ехать хочешь?

— А хочу поехать в стольный Киев-град, к Светлому Солнышку князю Владимиру, буду служить ему верой и правдою, беречь землю русскую от всякого недруга-ворога.

Вздохнул честный старик, Иван Тимофеевич, благословил сына.

— Благословляю тебя, Илья, на добрые дела, — сказал он, — а на дурное нет тебе моего благословения. Помни мой завет: не проливай напрасной крови христианской, не помысли злом даже и на татарина, на золото, серебро не льстись.

Отвесил Илья отцу с матерью низкий поклон до земли, обещал им крепко держать их завет и пошёл сряжаться в путь-дорогу, надевать доспехи богатырские, седлать своего бурушку холеного. Выковал себе Илья из трёх полос железных три стрелы и закалил их в матери сырой земле; меча же не нашлось по нём: какой ни сожмёт в кулак, рукоять и отвалится. Бросил он эти мечи бабам лучину щепать, сковал себе копьё булатное и стал седлать коня: положил войлочки на войлочки, потнички на потнички, а поверх всего седло черкасское с двенадцатью подпругами шелковыми, с тринадцатою железною не для красы, а для крепости.

Захотелось Ильюше свою силу попробовать: пошёл он к Оке-реке, собрал народ, упёрся плечом в гору, что на берегу высилась, и свалил её в реку; завалила гора русло, повернулась река, потекла по-новому, а то место, где старое русло Илья горою завалил, старые люди ещё и поныне молодым показывают, про богатыря вспоминаючи.

Пустил Илья на прощанье корочку хлеба по Оке-реке, по кормилице, за то, что кормила, поила его тридцать три года, зашил горсть родной земли в ладанку. Отстоял он заутреню со своими домашними и пустился в путь.

2. Первая поездочка

Едет Илья к стольному граду Киеву, торопится, хочет поспеть к обедне воскресной, с ласковым князем Владимиром Светлый праздник Христов отпраздновать.

Скачет конь богатырский выше леса дремучего, по рекам броду не спрашивает; первый ускок скочил в полторы версты, где скочил, там ключ живой из земли ударил, что и поныне бьёт; за вторым ускоком миновал богатырь родимый Муром, а за третьим ускоком его и след простыл, очутился он под самым под Черниговом.

Как подъехал к городу Чернигову, слышит, под стенами шум и гам, стоят татар многие тысячи, от пыли да от пару лошадиного не видать днём красного солнышка, а ночью — светлого месяца; залегла сила татарская далеко кругом, так залегла, что ни зайцу серому не проскочить, ни ясному соколу не пролететь. Приостановился Илья.

— Коли побить нехристей — нарушить отцовскую заповедь, а не кровавить рук о кровь татарскую — так жаль мужиков черниговских.

Подумал богатырь с минуту и решился лучше нарушить завет родительский, да спасти Чернигов-град. Сошёл он с коня, вырвал левою рукою коренастый дуб, привязал его к левому стремени; вырвал правой рукой другой дуб, взял его в правую руку вместо дубинки, чтобы ею нехристей пощёлкивать, сел на коня и пошёл гулять по становищу татарскому: где махнёт рукой — там улица, перемахнёт — переулочек, сам не добьёт, так конём стопчет, дубом, что у стремени, сомнёт. Перебил всех татар, а царевичей татарских отпустил на волю и сказал им:

— Чините вы такову славу, что святая Русь не пуста стоит, что