Это переломный момент в моей жизни. Это кульминация моейкарьеры. Это нечто действительно стоящее!

Знаешь что, Джордж? Мне подсказали идею картины, котораянаверняка получит премию года. Представь себе, что ты переключаешь зубчатуюпередачу… Сногсшибательная идея!.. Алло!.. Алло!..

— Даттон постучал по рычагу. — Эй, телефонистка, меняразъединили! — Он прислушался, повесил трубу и, повернувшись к Кэролайн,растерянно промямлил: — Как тебе нравится? Этот сукин сын бросил трубку!

Мы допили джин. Я рассыпался в извинениях и, пошатываясь,направился к двери, зажав под мышкой драгоценную картину.

Горас Даттон проводил меня до лифта. Его палец попал накнопу вызова только с третьего раза. Лифт наконец пришел. Я шагнул в кабину, ноДаттон остановил меня:

— Знаете что, Биллингс?

— Ну?

— Я начну писать эту картину прямо сейчас, вечером…

Мне пришла в голову великолепная идея насчетдисгармонирующих красок… Знаете что еще?.. Вы подали мне мысль относительнонеобычных рам. Я вставлю эту картину в восьмиугольную раму, причем все еестороны будут разной длины. Дисгармонирующие краски и перекошенная рама!Биллингс, вы одно из самых редких явлений на свете, ибо способны вдохновитьгения!

Дверца лифта закрылась.

Я нашел такси в квартале от «Вистерия Апартментс».

Чувствовал я себя отвратительно и зашел в кафе при отеле,выпил три чашки черного кофе. Потом я поднялся в свой номер, лег на кровать, ночерез десять минут встал и пошел в ванную. Меня вырвало, и сразу же пришлооблегчение. Я позвонил горничной и попросил принести еще кофе.

Только восстановив таким образом пошатнувшееся здоровье, янашел в себе силы позвонить и заказать разговор с Баркли Фишером.

— Как дела? — обрадовался он моему звонку.

— Неплохо, — ответил я. — Собираюсь встретиться с Кэдоттом.Я узнал, где он сейчас находится.

— Где?

— В «Роудсайд-мотель» в Вальехо. Он зарегистрировался тампод именем Джорджа Чалмерса.

— Где вы сейчас?

Я сказал.

— Что вы собираетесь ему сказать? — В трубке отчетливораздался треск его пальцев.

— Поговорю с ним… — Я пытался подавить возникшую неприязнь кэтому человеку.

— Но что вы ему скажете?

— Уж я найду что!

— Лэм, что с вами? — обеспокоенно бубнил Фишер.

— Со мной все в порядке, — отрезал я. — Кэдотт нашелся.Поверьте, это было нелегко. Я позвонил вам, чтобы сообщить, что мы добилисьопределенного прогресса в вашем деле.

Повесив трубку, я посмотрел на себя в зеркало. Вытер лицовлажным полотенцем и растянулся на постели. Кофе начал оказывать свое действие,и я был уже почти в форме, но стоило закрыть глаза, как все поплыло передомной.

Я взглянул на часы — пять часов дня. Не вставая с кровати, ядотянулся до телефона и заказал разговор с Бертой Кул.

Вскоре в трубке послышался ее бесстрастный голос.

Рассказав ей о положении дел, я добавил:

— Берта, мне просто хотелось успокоить тебя.

— В отношении чего?

— В отношении одной статьи в расходной ведомости. Я потратилпятьдесят семь долларов.

— Пятьдесят семь баксов за один присест?

— Да.

— На что? Твои расходы на джин обычно не превышают пятидолларов, но зачем же накачиваться шампанским?

— Я купил картину, — сообщил я. — Она называется «Восход надСахарой», и я вставлю ее в лиловую раму.

— Это междугородный разговор, пьяный дурак! — завопилаБерта. — Переходи к делу. Зачем ты позвонил мне и почему ты пьян?

— Меня никто не понимает, — ответил я.

Берта швырнула телефонную трубку на рычаг. Я вызвалтелефонистку и попросил ее разбудить меня в семь часов. Итак, в моемраспоряжении было два часа отдыха. Потом я поеду в Вальехо и увижусь с ДжорджемКэдоттом.

В мою дверь стучали. Сознание медленно возвращалось ко мне.Стук прекратился. Я лежал на кровати, раздумывая, как мне следует поступить.Наверное, стучали не в дверь, а просто в моем мозгу кому-то вздумалось забиватьгвозди. Я проснулся от того, что мне показалось, что я должен что-то сделать,но не мог вспомнить, что именно.

Однако стук в дверь возобновился. На этот раз ошибиться былоневозможно. Каждый удар отдавался внутри моего черепа, как револьверный выстрелв запертой комнате. Я с трудом сел и включил лампу, стоявшую на ночном столикевозле кровати, потом подошел к двери и открыл ее.

На пороге стоял Баркли Фишер.

— Хэлло, Фишер, — сказал я.

— Что тут с вами происходит? — взволнованно начал он. — Яеле вас добудился! Вы спите так крепко? Вы даже не раздевались…

— Не до того было, — буркнул я.

В горле пересохло, а вкус во рту был такой, словно тамночевало коровье стадо. Я посмотрел на часы. Было половина четвертого.

— А что вы здесь делаете? — спросил я.

— Я не мог заснуть, — сознался он, — и прилетел ночнымсамолетом.

— А что вы сказали жене?

— Лэм, я солгал Минерве, — торжественно заявил он. — Видите,до чего довела меня та проклятая история? Мне пришлось солгать Минерве.

— Печально.

Я подошел к телефону, снял трубку и спросил:

— Я просил разбудить меня в семь часов. Почему мне непозвонили?

— Минутку, — ответил приятный женский голос.

Наступило молчание, потом голос сказал:

— Да, мистер Лэм, вы просили разбудить вас в семь часов. Вамне позвонили, потому что еще нет семи. Сейчас половина четвертого.

— Соедините меня с комнатой обслуживания.

На этот раз телефонистка сделала то, что я от нее хотел, и язаказал кувшин холодного томатного сока, бутылку острого соуса и пару лимонов.Я улегся в постель, подсунув под спину подушки.

— Что сказал Джордж Кэдотт? — не унимался Фишер.

— Я еще не виделся с ним.

— Но ведь вы сказали мне по телефону, что собираетесьпоехать в Вальехо. Почему вы этого не сделали?

— Главным образом потому, — ответил я, — что просилразбудить меня в семь часов, а дура телефонистка решила, что я имел в виду семьчасов утра.