Оратор рассказывает нам: выиграв битву, Константин решил посетить великолепный храм Аполлона, расположенный, возможно, в горах Вогезы, в Гране (тогдашняя северо-восточная Галлия, нынешняя Франция). Вдруг на пороге храма ему явился Аполлон и протянул несколько лавровых венков: каждый венок символически обозначал тридцать лет жизни, а все вместе они, очевидно, значили, что земной век Константина будет на удивление долог для смертного. Более того, бог ясно указал, что Константин должен править миром. Но и на этом панегирист не останавливается. Кто же такой сам Константин, говорит он, если не человеческий лик самого Аполлона? Ведь и сам он, как солнечный бог, молод, прекрасен и отличается отменным здоровьем.

Если такое видение действительно имело место – или сам Константин верил, что оно имело место, или даже не верил, но об этом рассказывал, – скорее всего, это должно было произойти, когда он начал поклоняться Непобедимому Солнцу. Возможно, он сделался генотеистом. Это не означало разрыва с язычеством (подробнее мы поговорим об этом в главе 3). Он мог по-прежнему считать иных богов богами и признавать за другими людьми право и даже обязанность им поклоняться. Но собственное внимание генотеист полностью сосредотачивал на том боге, которого считал превыше всех прочих, решив – как император, поставивший себе целью стать величайшим и могущественнейшим человеком на земле, – поклоняться лишь величайшему, самому могущественному божеству на небесах.

Самую полную версию видения (или видений) Константина мы встречаем в рассказе, созданном почти тридцать лет спустя. Этот рассказ появляется в «Жизни Константина», биографии императора, написанной Евсевием; Евсевий получил информацию из первых рук – от самого императора, и заверяет, что именно его рассказ и есть тот, который поведал ему и в истинности которого поклялся сам Константин[20].

Евсевий пишет о том, как Константин решил ради блага империи низвергнуть тирана Максенция. Он понимал, что в таком предприятии понадобится помощь богов. К большому сожалению многих позднейших историков, Евсевий не указывает, когда именно император обратился к богам за поддержкой: единственное указание на время в его тексте – туманное «однажды» [цитаты приводятся по русскому переводу «Жизни Константина» Духовной академии СПб. – Прим, пер.]. Как бы там ни было, очевидно, что это произошло до решающей битвы с Максенцием. Итак, Константин размышлял, к кому из богов обратиться за помощью, ясно понимая, что без помощи свыше ему не победить:

Очевидно, что пока Константин мыслил как язычник, у которого есть возможность обращаться за помощью к разным богам. Размышляя об этом, он пришел к мысли, что политеизм в политическом и военном смысле ненадежен – и по примечательно «приземленной» причине. Все его предшественники на престоле «возлагали свою надежду на многих богов» и поклонялись им в надежде на успех. Однако все они, один за другим, терпели поражение и «оканчивали свое дело неблагоприятно». (Это, конечно, не так, но так Евсевий передает нам размышления Константина.) За одним лишь исключением: отец Константина, Констанций, обратившись к поклонению одному-единственному богу, окончил свои дни мирно. «Только отец его шел путем тому противным. Видя их заблуждение и во всю свою жизнь чтя единого верховного Бога всяческих, он находил в Нем спасителя своего царства, хранителя его и руководителя ко всякому благу» («Жизнь», 1.27).

Итак, Константин – или, скорее, сам Евсевий, – уверяет нас, что Констанций не просто был генотеистом, а поклонялся христианскому богу. Исторические данные свидетельствуют об обратном; однако сейчас нас больше интересует ход размышлений Константина – или то, как его передает Евсевий. Константин приходит к мысли, что двое предыдущих правителей, воевавших с Максенцием, Галерий и Север, «сражались при множестве богов, однако же имели постыдный конец». Как видно, многобожие в борьбе за Рим не работает. И Константин приходит к такому решению: «Слагая все это в своем уме, он почитал безумием – попусту держаться богов несуществующих и, после стольких доказательств, оставаться в заблуждении, а потому убедился, что должно чтить Бога отеческого» («Жизнь», 1.27).

Константин обратился с молитвою к этому единому богу – и был вознагражден видением. И не он один: видение явилось и всей его армии:

Значения этого видения Константин не понял – и размышлял над ним до темноты. Ночью во сне ему явился Христос с тем же знаком, который Константин видел на небе, и приказал нести перед войском такой же знак для защиты от нападения врагов.

Однако Константина, как видно, не убедило то, что он видел и во сне, и наяву. Он не знал, что делать, и обратился за советом к религиозным экспертам. Это яснейшее свидетельство, что на данном этапе Константин не стремился становиться христианином. Очевидно, он не вполне понимал даже, кто такой христианский бог и чего он требует от своих почитателей. Ему нужны были разъяснения и советы. Советники объяснили ему, что Христос – «единородный сын единого и единственного Бога», способный даровать «победу над смертью». А знак креста, продолжали они, есть «символ бессмертия». Далее они рассказали Константину, зачем Христос пришел на землю, и объяснили значение воплощения. Константин выслушал их с удивлением – еще одно ясное свидетельство, что все услышанное было для него новостью, – и решил изучить «божественные писания» сам. Так он и сделал, и принял решение «чтить виденного Бога всеми способами служения», поклоняясь ему одному. Затем, призвав златокузнецов и ювелиров, он приказал им сделать крест, – подобие того, что являлся ему и во сне, и наяву; и это приказание было исполнено.

Здесь Евсевий переходит к повествованию от первого лица: по его словам, описав ему этот знак креста, император затем приказал принести его и показал Евсевию[21]. Это был длинный шест, покрытый золотом, и на нем поперечная рея, вместе с шестом образующая очертания креста. Сверху на конце шеста лежал венок из золота и драгоценных камней, а на нем две греческие буквы, «хи» и «ро» – первые две буквы слова «Христос». Под поперечной реей висел тонкий плат. Евсевий добавляет, что «этим-то спасительным знаменем, как оборонительным оружием, всегда пользовался василевс для преодоления противной и враждебной силы, и приказал во всех войсках носить подобные ему» («Жизнь», 1.31). Иными словами, этот предмет – так называемый лабарум, – Константин брал с собой в битву, чтобы тот обеспечил ему победу. И, как видно, это всегда срабатывало.