– Безусловно, но ведь он поставил тебя в неловкое положение.

– Мое положение было и вполовину не таким неловким, как твое.

– Несомненно.

– Кто виноват, что твой отец увяз в Средневековье?

– Во всяком случае, не мы.

Длинная аллея вела к самому сердцу сада, в самую гущу молодых деревьев, кроны которых золотило полуденное солнце. Их высокие стволы упирались в безоблачное сочное голубое небо. Такой прекрасный и такой ужасный для Селии день. Где справедливость?

Молодые люди дошли до ворот. Запах Селии сводил Маркуса с ума, но он держался.

– Почему он так к тебе относится?

Каждое ее движение наполняло его жгучим желанием. Он с трудом заставлял себя вслушиваться в ее слова.

– Кто знает? Он был единственным ребенком в семье, мать не очень хорошо к нему относилась.

– Пусть так. Но ты почему терпишь такое отношение?

Фантазии совсем завладели Маркусом. Он смотрел на Селию, представляя ее обнаженной, распростертой перед ним. Тонкое гибкое тело находилось в нескольких сантиметрах от него, хотелось притянуть ее еще ближе, сбросить с плеч тонкие бретельки, откинуть шифоновый подол…

– Что поделать, он мой отец, не его вина, что я не смогла оправдать ожиданий. Я совсем не умею готовить, почти не убираю в квартире и понятия не имею, где утюг. Я такая, какая есть.

– И это неплохо, – заметил Маркус, попытавшись представить себе Селию в роли домохозяйки, которая ей совершенно не шла. Бог создал всех людей разными. Не могут же все делать карьеру или, наоборот, посвящать себя семье? У каждого свои взгляды на жизнь. Почему же Джим Форрестер отказывается понимать такие очевидные истины?

– Да, но мне никогда не удавалось заслужить его признания, даже невзирая на то, что я пошла по его стопам и добилась успеха. Он никогда не интересовался моей карьерой, считая главным призванием женщины семью и детей.

– Поэтому твои родители развелись?

– Думаю, нет. Скорее из-за его постоянных измен.

– Он еще и изменял?

– Конечно. Менял любовниц как перчатки. Мама очень переживала, но все-таки надеялась, что он не уйдет. И я тоже.

Селия взглянула на указатель, за которым простиралось бесконечное море зелени. Солнце играло в ее золотистых волосах. Маркус задыхался от желания. Однако нужно интересоваться совсем другими вещами. О чем они говорили? Ах да, об отношениях ее родителей.

– Тебе очень тяжело?

– Сейчас уже легче. Но когда он только-только ушел, я места себе не находила. Постоянно запиралась в туалете и плакала. В школе надо мной все смеялись. В конце концов мне это надоело. Я взяла себя в руки и решила сосредоточиться на учебе. Лучше учиться, чем рыдать, правда?

– Бесспорно. Но почему ты выбрала именно юриспруденцию?

– Не нужно быть Фрейдом, чтобы ответить на этот вопрос, – с улыбкой заметила она. – Доказать отцу, что я чего-то стою, проще всего в его же сфере деятельности. Правда, как видишь, мне это не удалось.

– Да, но почему ты выбрала общую юриспруденцию, а не стала специализироваться на делах о разводах, как отец?

– Именно потому, что мне самой пришлось с этим столкнуться. Теперь, на личном опыте зная, что такое развод, я не могу заставить себя отстраненно относиться к этим людям.

«С ума сойти, – думал Маркус. – Какая она, оказывается, шикарная женщина и как грациозно движется. Ни дать ни взять дикая кошка. Интересно, а в постели… Ладно, хватит об этом. Наверняка в постели типичная холодная англичанка».

– Ты достигла головокружительного успеха, – похвалил он.

– Спасибо.

– И ты его заслуживаешь.

– Не ожидала услышать это от тебя.

– Не ожидал, что скажу это.

– Но и тебе приходилось несладко, – заметила она со вздохом.

– Да. – Он вспомнил, как тяжело переживал смерть родителей, и вздрогнул.

– Так что ты тоже достиг успеха, и тоже его заслуживаешь.

Теперь она делает комплименты. После стольких лет вражды слышать их непривычно и очень приятно.

– Спасибо.

– Почему я тебе все это говорю?

– Это все из-за бренди.

– Скорее всего. Я не хочу давить на жалость или там…

– Я понимаю.

Они прошли по тропинке от фонтана мимо виноградных лоз, бобовых, выбрасывавших вверх стройные побеги, и грядок с душистой клубникой. В тени старого тополя стояла небольшая скамейка, где они и расположились.

– Мне так стыдно, Маркус, – неожиданно призналась Селия.

Он нахмурился. Честно говоря, ее сарказм нравился ему больше, чем извинения.

– Мы уже это обсудили.

– Нет-нет. – Она покачала головой. – За мои слова насчет пьянства и разврата. Я даже предположить не могла, что ты займешься благотворительностью. И потом, ведь тебя не пьяная оргия задержала.

– К сожалению, нет.

– А что случилось?

– Я был в Швейцарии, улаживал последние вопросы по продаже компании. Должен был улететь утром, но из-за облака пепла в воздухе рейс отменили, как и многие другие. Билет на поезд купить не удалось, так что поймал такси до Кале, оттуда поездом добрался до Ла-Манша, а там из Дувра прямиком сюда.

– Когда же ты спал?

– Я не спал.

– Ужас какой! Ты ведь, наверное, устал до смерти.

Ничего подобного, сейчас он возбужден, как никогда. Она с ума его сводила, и Маркус ничего не мог с этим поделать, как ни старался.

– Как-никак, свадьба моего лучшего друга.

– Да, я ошибалась в тебе. Прости.

– Я все понимаю. Ты ни в чем не виновата. Когда ненавидишь, склонен видеть в человеке несуществующие пороки.

– Я не испытываю к тебе ненависти.

– Разве? – Маркус поднял бровь.

– Честное слово.

– Никогда бы не подумал. Ты всегда язвишь. Всегда осуждаешь меня. Почему? Чем я заслужил такое отношение?

– Я только что рассказала тебе об отношениях моих родителей и о том, к чему это привело, – сказала она мягко, и эта мягкость его удивила. – Теперь ты понимаешь, как мне неприятно видеть потребительское отношение к женщинам?

Да, он так и думал, все дело в его бесчисленных романах. Ну и что? Это не повод относиться к нему плохо. Быть плейбоем не самый худший из человеческих пороков.

Зря он, что ли, рассказал ей о себе? Могла бы сделать однозначный вывод: он изменился. Что бы там ни было раньше, сейчас его жизнь не череда бесконечных вечеринок. Возможно, в юности он вел не самый целомудренный образ жизни, но теперь его интересуют другие вещи. Почему же она смотрит на мир так однобоко?