— Почему со мной? — всполошилась Дити.

— А с кем же, как не с братанихой? — усмехнулся Калуа.

— Ладно, говори: кто, чего, о чем.

Выяснилось, что речь идет о человеке по имени Экка Нак — вожаке горцев, присоединившихся к переселенцам в Сахибгандже. Дити помнила этого кривоного жилистого мужичка, чьи седины и задумчивая мина придавали ему вид сельского старейшины, хотя вряд ли он был старше тридцати с хвостиком.

— Что ему нужно? — спросила Дити.

— Он просил узнать, не согласится ли Хиру жить с ним, когда приедем на Маврикий.

— Хиру?

От изумления Дити на миг лишилась дара речи. Разумеется, она замечала голодные взгляды, какими одаривали всех женщин — куда от них денешься? — но и подумать не могла, что недотепа Хиру, которая и гирмиткой-то случайно стала из-за подлеца мужа, бросившего ее на ярмарке, первой получит серьезное предложение.

И вот еще закавыка: если мужик и впрямь не шутит, зачем все это? Женитьба-то невозможна. Хиру, по ее признанию, замужняя женщина, муж ее живехонек, и наверняка сам Экка Нак в горах Чхота-Нагпур оставил жену, а то и две. Дити постаралась представить его селение, но ее страх равнинной жительницы перед горами был так велик, что она только поежилась. Дома союз Хиру и Экка Нака был бы немыслим, однако теперь не имело значения, откуда ты родом — с гор или равнины. Сожительство Хиру с горцем ничем не хуже того, что сделала сама Дити. Ведь все прежние связи распались, и прошлое смыто морем.

Ах, если бы так!

Если Черная Вода утопила прошлое, то почему в голове до сих пор звучали голоса, осуждавшие ее бегство с Калуа? Почему, как ни старайся, не заглушить шепоток, обещавший, что за свой проступок она будет мучиться не только сегодня-завтра, но веки вечные — в жизни после смерти. Вот и сейчас голосок нашептывал: хочешь, чтобы Хиру разделила твою судьбу?

Дити аж застонала: по какому праву ее впутывают в подобные дела? Кто ей Хиру, в конце-то концов? Ни тетка, ни сестра, ни племянница. С какой стати она должна взваливать на себя бремя ее судьбы?

Однако, несмотря на возмущение, Дити не могла не признать, что Экка Нак хочет все сделать честь по чести. Отрезанным от дома людям ничто не мешало спариваться тайком, как, по слухам, делали всякие вурдалаки и упыри. В отсутствие родителей и старейшин, кто знает, как правильно обустроить брак? И разве сама Дити не говорила, что отныне все они родичи, что чрево корабля породило новую семью? Все так, но пока еще они не настолько семья, чтобы одному решать за другого; Хиру сама должна сделать выбор.

* * *

Последние дни Захарий все время вспоминал рассказ капитана о «белом ладроне». Пытаясь связать концы с концами, все сомнения он толковал в пользу боцмана Али, но при всем старании не мог избавиться от мысли, что тот хотел приспособить его на место Дэнби. Подозрение не давало покоя, чертовски хотелось с кем-нибудь его обсудить. Но с кем? Отношения с первым помощником напрочь исключали того из числа конфидентов, и Захарий решил поговорить с капитаном.

Истекал одиннадцатый день плавания; заходящее солнце подсвечивало завитки и росчерки облаков, вскоре превратившихся в барашки. Переменившийся ветер порывами задул навстречу шхуне, отчего паруса, издавая громоподобные хлопки, прогибались назад.

Мистер Кроул стоял первую вахту, и Захарий знал, что капризная погода удержит его на палубе, однако на всякий случай дождался вторых склянок и лишь тогда направился к каюте капитана. Он дважды постучал, прежде чем из-за двери откликнулись:

— Джек?

— Нет, сэр, это я, Рейд. Хотелось бы переговорить наедине.

— Отложить нельзя?

— Ну…

Возникла пауза, которую прервало недовольное кряхтенье:

— Ладно. Только… пару минут сушите весла.

Прошло больше десяти минут, но дверь не открывалась; Захарий слышал шарканье ног и плеск воды в раковине. В кают-компании он сел за стол и прождал еще добрых десять минут, прежде чем дверь капитанской каюты приотворилась и в проем выглянул мистер Чиллингуорт. Лампа в каюте подсвечивала его неожиданно пышное одеяние — капитан был не в тельняшке, которую с недавних пор предписывал устав, но в просторном балахоне до пят, по давнишней моде английских набобов украшенном затейливой вышивкой.

— Входите, Рейд. — Капитан держался тени, но было видно, что минуту назад он умылся — на брыластых щеках и кустистых седых бровях сверкали капли воды. — И заприте дверь, будьте любезны.

Захарий впервые оказался в капитанской каюте, но заметил, что здесь спешно наводили порядок: небрежно застеленная покрывалом койка, перевернутый кувшин в фарфоровой раковине. Оба иллюминатора были открыты, однако ветерок еще не выдул запах дыма.

Словно желая прочистить грудь, капитан глубоко вдохнул ночной воздух.

— Как я понимаю, вы хотите пожаловаться на Кроула? — спросил он.

— Вообще-то, сэр…

Капитан будто не слышал:

— Мне известна эта история с утлегарем, однако на вашем месте я бы не стал поднимать волну. Спору нет, Кроул чертовски занозист, только не стоит обращать внимания на его выходки. Поверьте, он боится вас больше, чем вы его. И на то есть причины: он прекрасно понимает, что здесь вы сидите за одним столом, а на берегу такие, как вы, его даже в конюхи не возьмут. Вот что его грызет. Он только и может что пугать да бояться. Каково ему видеть, что вы так легко со всеми сходитесь, даже с ласкарами? На его месте вы бы тоже злились и старались на ком-нибудь отыграться.

Под ветром шхуна накренилась, и капитан ухватился за переборку. Воспользовавшись паузой, Захарий вставил:

— Вообще-то я пришел не из-за него, сэр. Я по другому делу.

— Ох ты! — Поперхнувшись, мистер Чиллингуорт поскреб плешь. — И что, оно не терпит?

— Раз уж я здесь, сэр, может, поговорим?

— Хорошо. Только давайте присядем, а то шибко качает.

Каюту освещала одна лампа с закопченным стеклом, но, видимо, даже ее тусклый свет был капитану слишком ярок, ибо, сев за стол, он прикрыл рукой глаза.

— Ну же, Рейд. — Мистер Чиллингуорт кивнул на кресло по другую сторону стола. — Устраивайтесь.

— Спасибо, сэр.

Захарий хотел сесть, но заметил на сиденье какую-то длинную блестящую штуковину. Изящный резной чубук еще теплой трубки, похожий на бамбуковый ствол, был толщиной с палец и длиной с руку, а венчала его чашка размером с ноготь большого пальца.

Капитан привстал и хлопнул себя по ляжке, словно укоряя за собственную рассеянность. Захарий протянул ему трубку, и он принял ее обеими руками, поклонившись в этакой восточной манере. Затем он подпер рукой щеку и уставился перед собой, точно пытаясь найти объяснение, откуда в его каюте взялась эта трубка.

Наконец, откашлявшись, капитан поерзал в кресле и сказал: