Они приветствовали друг друга с напускным радушием, едва те открыли шлемы. Объятия, похлопывание по спине, международное сотрудничество, солидарность космонавтов и все такое прочее.

Норберт плавно сменил камеру, чтобы получить лучший кадр в тесной камере перед шлюзом.

— Майор Лаврентий Иванович Курганов, — представился тот, что вошел первым, — худой, с похожими на льдинки глазами, с легкими залысинами на лбу. Он неплохо говорил по-английски, хотя и с ощутимым мягким акцентом. — Это майор Олег Максимович Калугин. Приветствуем вас на Луне.

Калугин был крепкого телосложения, с круглой мрачной физиономией, лысый, как бильярдный шар, и не особо разговорчивый.

Последовал обмен любезностями, фамилиями, рукопожатиями. Тайгер тоже назвал какую-то фамилию, но Норберт не сомневался, что тот придумал ее на ходу.

— Это мы вас приветствуем. Вам что-нибудь нужно для вашего транспортного средства? Кислород? Энергия, топливо?

Курганов махнул рукой.

— Спасибо, нет. «Буран» — малолитражка. Больше всего топлива уходит на старт и посадку. На низкой орбите — только при коррекции. Собственно, мы летаем по баллистической. Вполне окупается. Здесь орбита низко.

— У вас вроде бы уже когда-то был какой-то «Буран»?

— В прошлом веке. Челнок. Пропал зря. Во времена ельцинской смуты его переделали в ресторан в Звездном городке. Такие были времена. «Буран» — blizzard по-английски. Слишком хорошее название, чтобы ему пропадать впустую. У нас даже слова экономят.

Скафандры у новосоветских были другие, с большим шлемом, неподвижно закрепленным на плечах. Не было и надевавшегося сверху панциря — только белая жесткая ткань с голубыми швами, панели в нескольких местах на груди и множество обозначений и нашивок. Гости сняли скафандры, выходя из них задом через открывавшийся, словно дверца, контейнер с баллонами, а потом извлекли из герметичной сумки сине-красные спортивные костюмы, чтобы не ходить в белье, ставя себя в невыгодное положение по сравнению с нормально одетыми хозяевами. У них нашлись даже теннисные туфли.

По крайней мере, они не привезли с собой парадные мундиры.

Им показали примерно половину базы. Входы в закрытые помещения были заблокированы, на панелях светились надписи: «Нет давления» и «Осторожно! Вакуум!» Инженеры и ученые здоровались с гостями, пожимая им руки, после чего тут же возвращались к своим экранам и бронебукам, явно по уши занятые работой. Новосоветские кивали, озирались по сторонам, иногда задавая какие-нибудь малозначительные вопросы, и уважительно причмокнули над рядами саженцев помидоров, картофеля и каких-то еще растений в гидропонной лаборатории.

Сперва угощение в кают-компании годилось разве что для заставки, нескольких кадров для обозначения хода времени, остальное в мусор.

Новосоветские обрадовались при виде овощного салата, из вежливости похвалили огурцы, уважительно покивали над свининой. Вареники они встретили с удовольствием, опознав в них «польское блюдо».

— У вас превосходный майонез, — мечтательно проговорил Курганов. — Просто отменный. Мы помешаны на майонезе, едим его со всем что только можно. Все, что прилетает с Земли, заканчивается за неделю, так что приходится себя ограничивать. Вы в курсе, что его изобрели у нас?

Норберт в своей каюте лишь покачал головой. Ну конечно же, «майонез» — что ни на есть русское слово.

— Я привез гостинец, — объявил майор и, покопавшись в сумке, достал небольшую алюминиевую флягу. — Русскую водку пьете? Какие там у вас правила на этот счет?

— У нас частная фирма, — ответил доктор Рыбачевский. — Все для людей. Главное — умеренность и здравый смысл.

Кто-то раздобыл туристический комплект металлических стопок, явно без ведома владельца. Похоже, то была часть снаряжения наемников.

Разлили, выпили.

— Никто даже не закашлялся, — заметил Курганов. — Снабжение у вас вроде как славянское, майонез «Келецкий» прямо из Польши, тушенка приготовлена со знанием дела, даже хлеб как у людей.

— Компания международная, — сказал Рыбачевский. — Снабжение тоже, просто мы просмотрели наши запасы и решили, что спагетти или техасская фасоль порадуют вас куда меньше.

— А мне сказали: «Лавр, побывай у соседей, расспроси о здоровье, узнай, какой, собственно, статус у этой базы». Смотрю, еда знакомая, водку тоже пить умеют. К правилам отношение славянское, перед базой бело-красный флаг, а начальник Рыбачевский. И как это понимать? Ваше правительство утверждает, что все его космические проекты только в рамках ЕКА[19].

— Флаг — как обычно перед отелем, — ответил Тайгер. — Многие наши сотрудники — поляки, но, если посмотрите внимательнее, у нас есть и другие флаги: канадский, чешский, венгерский, немецкий и британский, а также с эмблемой «СильверСэндс». Это международное предприятие. Никакое правительство к нему отношения не имеет.

— Правительства вмешиваются во что угодно, — заявил Курганов. — Скажу как космонавт космонавтам. Мы все — одна семья. Кто видел старушку Землю издалека, навсегда стал другим. Меняется перспектива и точка зрения. Но те сидят на Земле и свое дело знают. Приказ есть приказ, и ничего с этим не поделаешь. Если хотите знать мое мнение, то если бы каждого президента или другого руководителя перед тем, как дать ему власть, отправляли на два часа на орбиту, мир выглядел бы совсем иначе. Но такого нет и не будет. По-соседски мой вам совет — пока что в космосе всем хватало места, и пусть так и будет. Держите отель, занимайтесь исследованиями, даже что-нибудь производите — гравитация и вакуум ничего не стоят. Никто вам плохого слова не скажет. Будут проблемы — поможем. Хоть тысячу лет тут сидите. Поставьте памятники Копернику, даже костел можете открыть. Никому это не мешает. Но этот изотоп — дело политическое. Карты в мире розданы, и геополитика такая, какая она есть. Этого уже не изменишь. А вы пытаетесь, и это никому не нравится. Я не говорю, будто этот ваш гелий чем-то мешает нам. Я говорю, что он мешает любому. Энергетика в нынешние времена — проблема военного характера.

— Мы действуем совершенно законно, — сказал Рыбачевский. — Луна никому не принадлежит, к тому же это лишь вопрос времени, когда другие начнут перерабатывать реголит. Его хватит для всех, и на много лет. Америке, например, на год достаточно всего двадцати пяти тонн. Одной большой цистерны. Политики близоруки, но когда-нибудь им придется понять. Есть энергия для Земли — для всей Земли. Какая разница, что мы оказались первыми? Вы в курсе, что нефть мы тоже начали добывать первыми? Чем это кому-то помешало?

— Не я это придумал, и не я решаю. Я приехал вас убедить, чтобы вы вернулись к космонавтике и науке. Попросить как человек и как космонавт, поскольку я не хочу здесь никакой политики. Не в космосе. Это было последнее свободное от нее место.

— Наша деятельность никому не угрожает, — заявил Тайгер. — «СильверСэндс» послала нас сюда для того, чтобы мы получали гелий, и это происходит полностью легально. Мы даем остальному человечеству сигнал, что пора выйти за пределы Земли. Для этого есть причины, и пора пробудиться от летаргического сна. Наверняка вы и сами это понимаете. А политика — всего лишь побочный продукт, который последует за человечеством в космос. Это неизбежно. Собственно, если подумать, она тут была с самого начала.