– Он мог еще где-нибудь тебя видеть. Откуда тебе знать?

– Ну и что с того? Я что, не могу сесть в самолет?

– Это слишком опасно. Я не согласен.

– Уж позволь мне самой решать.

– Даже говорить об этом забудь.

2 февраля

– Ну хорошо, а в какой лаборатории делали эти анализы?

Безана протянул ему конверт с результатами. Илария ждала затаив дыхание, пока Джорджо открывал конверт, как ждут выигрыша в лотерее или оглашения мест на конкурсе.

– «Генолаб»? Да они те еще твари, – покачал он головой. – Когда мы обращаемся к ним, они вместо результата выдают какую-то чушь. Им доверять нельзя.

– Формизано сказал, что они лучшие в районе.

– Этот добряк Формизано и сам несколько раз рисковал быть отстраненным от должности.

– За что?

– Однажды он состряпал фальшивые документы, чтобы добиться отсрочки слушания по уважительной причине, а в другой раз за несколько дней до процесса вызвал к себе двух свидетелей обвинения и уговаривал их изменить показания, которые они давали карабинерам. Лжесвидетельство – дело серьезное. Вы, наверное, еще не поняли, с кем имеете дело. Я не удивлюсь, если выяснится, что он попросил лабораторию получить именно те результаты, которые ему хотелось получить.

– Мерзость какая, – сказал Безана.

Но Пьятти не сдавалась:

– Почему бы тебе не повторить их еще раз?

Джорджо глубоко вдохнул, чтобы не потерять терпения. Медленно закрыв конверт, он вернул его Безане и стал раскачиваться на ножках стула.

– Давайте уже договоримся раз и навсегда, идет? У меня есть несколько фактов, касающихся Брешани, которые, может быть, откроют вам глаза. Факт первый, – провозгласил он, подняв большой палец. – У нас есть запись телефонного разговора его жены с сестрой, где она признает, что Брешани просил ее обеспечить ему ложное алиби. В вечер убийства Мелиссы его, как оказалось, дома не было и он даже поссорился с женой, потому что вернулся поздно. Факт второй, – к большому пальцу он прибавил указательный, словно в кого-то целился из пистолета. – Официант из ресторана утверждает, что видел его вместе с Даной. Мы знаем, что иногда из свидетеля каждое слово приходится тащить клещами. Может, Дану он видел по телевизору и потом у него сработал эффект самовнушения и он стал давать показания. Факт третий, – к большому и указательному прибавился средний палец. – Его товарищ по охоте сказал нам, что Брешани по-садистски обращается с животными. Помните знаменитую триаду серийного убийцы?

– Конечно, – фыркнул Безана. – Жестокость по отношению к животным, пиромания и ночной энурез. А что, у Брешани были проблемы с простатой?

– Марко, ты все тот же. Если четырнадцатилетний пацан поджигает гараж родителей вместе с двумя машинами из-за того, что родители не купили ему мопед, это, по-твоему, нормально? Родители его покрывали, иначе все кончилось бы плохо. Но он явно продемонстрировал предрасположенность к преступлениям.

– Да брось ты, триаду нельзя воспринимать буквально. Ни одного доказательства у нас все равно нет. С тех пор он мог и повзрослеть.

– Повзрослеть? А жестокость по отношению к первой жене?

– Об этом мне ничего не известно, – признал Безана.

– Конечно, Формизано тебе этого не рассказывал, – ответил Джорджо. – Мы ее допрашивали два дня назад. Он бил ее, поэтому они и разошлись.

– А что говорит нынешняя жена?

– Защищает его пока, – вздохнул Джорджо. – Ты же знаешь, не так-то легко признавать подобные вещи, особенно когда имеешь маленькую дочь. Нам известно, что в последнее время ей вызывали «скорую». Она утверждала, что случайно поскользнулась в ванне.

Илария толкнула Безану локтем.

– Расскажи ему о тех преступлениях за границей, которые мы обнаружили.

Джорджо тем временем уже встал со стула.

– Ребята, на сегодня хватит. У меня действительно нет времени. Договорим, когда будут новости, – сказал он, пристально посмотрев обоим в глаза. – Новости от следственной группы.

3 февраля

Безану срочно вызвали в редакцию. Один из заместителей директора подал в отставку после ссоры с Каннистра́́, и по этому случаю собрали экстренную встречу. Вот уже несколько месяцев профсоюз журналистов бил тревогу из-за снижения продаж и по поводу крупных задолженностей издательской группы. Многие предлагали выразить директору вотум недоверия.

Пока коллеги орали в микрофон и ругались между собой, Безана позевывал. На него все это нагоняло скуку.

Дискуссия продолжалась все послеобеденное время. Потом, уже ближе к семи вечера, кто-то постучал в дверь. Не поняв, что происходит, и думая, что у них обычное собрание, в дверях с улыбкой появилась Илария. Все разом повернулись к ней и уставились недобрым взглядом.

– Простите, простите, пожалуйста, мне всего минутку надо поговорить с Безаной.

Марко смутился, быстро встал с места и бегом догнал ее в коридоре.

– Разве тебе не сказали, что у нас крупные неприятности и все летит кувырком? Что ты здесь делаешь?

– Извини, извини, – бормотала она, – я не знала, я думала…

– Говори скорее, я должен вернуться для голосования.

Илария порылась в сумке и вытащила какой-то затертый кусочек бумаги.

– Что это?

– Это мой посадочный билет до Киева.

Марко побагровел от гнева.

– Как только я отсюда выйду, сразу поговорим. Никуда не уходи.

И вернулся назад, хлопнув дверью.

3 февраля

В ночь перед отъездом Илария поставила будильник на телефоне. Потом с торжественным видом, с каким надевала форму, надела пижаму. «Завтра я посмотрю ему в лицо». Она не могла представить себе, какое чувство испытает. Ей станет страшно? Может быть, но пока все остальные чувства перевешивало любопытство. В сущности, она окажется на границе человечного: по одну сторону все люди, по другую – только они. Кто знает, ощутят ли они свое одиночество. Перейдя эту границу, назад не сможет вернуться никто, и сознавать это – вот что самое страшное. Никто уже не сможет и дальше быть таким, как все. Потребность быть таким, как все, – чувство глубинное, но как же навсегда от него отказаться?

Интересно, состоится ли у них физический, тактильный контакт? Он может, например, случайно коснуться ее, помогая поставить на место чемодан или подавая стакан воды. Как отреагирует ее кожа на контакт с кожей убийцы? Этого Илария не знала. Вот к отцу она никогда не прикасалась после. А что, если она ничего не почувствует?

Илария легла и натянула одеяло до самых ушей, но полностью гасить свет ей не хотелось. Может, все-таки зажечь ночник? Она больше боялась темноты, чем настоящего мрака. Темнота – это то, что тебе известно, а вот мрак… Она всегда его избегала, даже когда находилась совсем рядом.

Какой у него будет взгляд: непроницаемый или печальный?