У Лютавы упало сердце. Мир вокруг заколебался – земли под ногами она и раньше не ощущала, всеми чувствами вглядываясь в Навь, но теперь и та задрожала, словно разделял ее потрясение.

– Моя мать? – едва сумела выговорить она. – Ты знаешь, где она?

– И ты знаешь. Она у Велеса. Но я встречалась с ней, еще пока она жила в Ратиславле.

Лютава почувствовала разочарование и облегчение одновременно.

– Десять лет назад, – продолжала старуха. – Я видела там и тебя, но ты была еще мала и меня не помнишь. Велес любил ее, как давно не любил ни одну из смертных женщин, воплощений Светлоликой Лады, и не было для нее тайн на земле и под землей. Был у нас старик один, Горыня, и завладел им дух-подсадка. Да так плотно вокруг сердца обвился, что я не могла его выгнать, а если бы вырвала силой, то он умер бы. И пошла я у старшей волхвы рода угренского, у Велезоры, помощи искать.

– И что же она сделала?

– Дала она мне кольцо, что сплела из корня плакун-травы, и велела Горыне на палец надеть. Так я и сделала, и подсадной дух со страшным криком вышел. Твоя мать владела Темнозором, кольцом Велеса, которое имеет власть над всеми порождениями бездны. В то кольцо, что мне дала, вложила она часть силы Темнозора, чтобы хватило на одно дело. И как избавился Горыня от подсадки, так и кольцо мое в прах рассыпалось. Но у Велезоры – кольцо Велеса, оно вечно, как он сам, и сила в нем неисчерпаемая, как темные реки Кощного.

– Но что мне толку от этого?! – простонала Лютава. – Я ведь не знаю, где моя мать и где теперь ее кольцо… Темнозор, ты сказала?

– Оно у Велезоры по-прежнему. Твоя мать была Ладой. Ты едешь в дом Лады. Дальше – твое дело… А теперь смотри – вот мои детки!

Старуха повела рукой. Из тьмы выступил исполинский конь – черный как ночь, с горящими огнем глазами, с пламенем в пасти. Вид его был настолько ужасен, что Лютава ахнула.

– Это Ветровей, конь ветров, – продолжала старуха, темной морщинистой рукой трепля коня по черной гриве, из которой дождем сыпались горячие искры. – Приручи его, и он отнесет тебя, куда ты захочешь, даже туда, куда ты сама вовек не сыщешь дороги. А это Волохат.

Она проводила коня куда-то во тьму, и на его месте возник другой дух.

Лютава застонала: этот был еще хуже. Огромный медведь – без головы – стоял на задних лапах, а посередине мохнатой груди сияла пламенем разинутая пасть.

– Во времена стародавние, пока еще люди и избы срубить не умели, а жили в пещерах да берлогах, будто звери, населял землю род медведей-великанов, – с гордостью, словно речь шла о ее родных детях, продолжала старуха. – И звались они – волохаты. Коли вставал тот медведь-волохат на задние лапы, то делался вдвое выше любого человека. Да люди упорны были: повыгнали волохатов из берлог, и повывелись они совсем. А сила из рода мертвого в дух Волохат собралась. Мало найдется в Нави духов, равных ему по силе. Приручи его – и он разорвет любого твоего врага в Нави.

Лютава закрыла глаза, борясь с желанием заслонить лицо руками. От мощного тела Волохата исходила такая дикая, гнетущая сила, что, казалось, могла раздавить любого одним своим присутствием.

– А вот это Травяница…

На месте медведя оказалось еще одно чудо. Впрочем, третий дух почти ничем не отличался от обычной зеленой лягушки, только очень крупной. Узор на ее коже постоянно менялся: там шевелились растущие травы, распускались и пропадали листья, расцветали цветы и тут же роняли лепестки.

– Нет такой хвори, от какой Травяница не знала бы зелья, – сказала бабка. – Возьми ее, и она даст тебе силу исцелять любой недуг. Береги их. Скоро я приду за ними. Прощай.

Лягушка прыгнула в темноту и растаяла, а вслед за ней и сама старуха попятилась. Головы она так и не подняла.

Лютава наконец закрыла лицо руками и зажмурилась. Все ее силы были в напряжении, и она уже изнемогала. Она узнала достаточно много, чтобы утратить покой, но слишком мало, чтобы обрести уверенность.

Старуха поведала ей целых три важные вещи.

Первая – о ней самой. Князь Бранемер увидел веший сон о том, что Лютава даст ему долгожданного сына. Но означало ли это, что она этого сына родит? Теперь Лютава усомнилась в этом, а здесь ей никак нельзя было ошибиться. Ведь если Бранемер – не тот, кто назначен ей в мужья ее духом-покровителем, то, выйдя за дешнянского князя, она совершит страшную ошибку, погубит и себя, и Радомира, который напрасно ждал двести лет!

– Радомир! – мысленно позвала она во весь голос, и крик ее раскатился по всей Нави, отражаясь от низкого серого неба.

Никогда еще вся душа ее не была так полна нетерпеливым ожиданием, никогда не была так велика жажда наконец увидеть его и получить ответ.

И вдруг он встал перед ней – в человеческом облике, в том, узнать который она мечтала почти с детства. Это оказался мужчина среднего роста, с загорелым, сильно обветренным лицом, со шрамом на левой щеке. Он был одет в яркие одежды греческих шелков, которые так не шли к его грубому лицу, но показывали удачливость в походах. Карие глаза смотрели пристально, и в то же время взгляд их казался закрытым: сам Радомир видел ее, но не позволял заглянуть себе в душу. Этот закрытый взгляд наводил страх, и в то же время его присутствие наполнило Лютаву глубоким волнением, так схожим с любовным желанием. Он был бы довольно красив, если бы не выражение хищного зверя, смотрящего на нее, будто на добычу. Уже давно он избрал ее и теперь видел, что добыча может ускользнуть!

– Ты пришел… – прошептала она, чувствуя себя совсем обессиленной. – Почему ты молчал? Почему ты все время молчишь? Скажи мне: я должна выйти за Бранемера? Это он – тот, от кого… Кто станет отцом моего… твоим новым отцом? Да говори же, наконец!

– Я не могу сказать тебе все, – промолвил он с неохотой.

Верхний передний зуб у него был наполовину обломан, и между зубами оставался черный промежуток. Говорил он странно, звучание слов было очень непривычно, и Лютава с трудом его понимала, улавливая скорее мысль, чем смысл слов. «Я не могу да вам кажем све…»

– Но ты встала на дорогу, которая приведет тебя куда надо. Оставаясь на месте, ты никогда бы его не дождалась. Иди.

И он исчез. Лютава опустила руки, сбросила с головы волчью шкуру. Уставшие глаза болели и слезились, ее била дрожь, внутри было пусто, во всем теле ощущалась такая слабость, что хотелось прилечь прямо на пол – стечь, как вода. Ходить в Навь трудно и страшно даже тому, кто знает, как туда попасть и как там себя вести. Изнемогая, она закрыла темные ходы и снова ощутила себя сидящей на лавке в тесной избушке. На той самой лавке, где умерла старуха Лесава. Но напряжение, висевшее в избе, лопнуло и теперь с заметной быстротой рассеивалось. Передав кудов, Лесава освободилась от бремени и ушла: через несколько лет она снова появится на свет в своем роду.

С самой Лютавой все было далеко не так просто. Ей хотелось плакать: было чувство, что мост, который она много лет строила и уже почти довела до противоположного берега, внезапно снесло волной и приходится все начинать сначала. Напрасно она обрадовалась, что судьба ее сказалась и скорее будет исполнена. Старуха дала понять, что Бранемер – вовсе не ее жених. А Радомир не сказал и вовсе ничего – не разбил ее опасения и не подтвердил. Ее тянуло в две разные стороны с такой силой, что казалось, сейчас душа и тело разорвутся напополам: назад в Ратиславль, где ждет отец с подсадным игрецом в душе, и вперед, на Десну, на Ладину гору, где, возможно, она найдет какие-то следы своей матери. Ведь об этом Лесава тоже что-то сказала. И мать – единственное на свете существо, которое сможет ей помочь.