пор стоит у меня в памяти. Однажды в туманный день мы выехали из Батайска в легком бронепоезде и остановились в степи на небольшом полустанке. Мы вышли из поезда, чтобы осмотреть 6-дюймовую морскую пушку французского производства «Кане», установленную на большой железнодорожной платформе. Командовал ею казачий урядник, прежде бывший в отставке, а до того, как оказалось, служивший под началом моего отца на Гвардейской батарее. С ним были двое его сыновей. Я немного приотстал, болтая с ними возле платформы, а генерал Майдель с командиром орудия двинулись назад к легкому бронепоезду, до которого было несколько сотен метров.

Неожиданно раздалось громкое «ура», и из тумана с шашками наголо вылетели около двух десятков красных всадников. Быстрый взгляд на генерала, и я увидел, что он быстрее любого спринтера-чемпиона несется к бронепоезду, который, к счастью, был уже совсем рядом. Я попытался сделать то же самое, но в противоположном направлении, поскольку 6-дюймовое орудие было ко мне ближе, – и еле успел. Когда дружеские руки помогали мне забраться на платформу, один из красных кавалеристов был уже совсем близко; он разрубил бы мне ногу, если бы кто-то на платформе не сразил его метким выстрелом из револьвера.

После этого локомотив с орудийной платформой медленно двинулся прочь, а легкий бронепоезд, куда благополучно успел забраться генерал, поспешил в противоположном направлении. Пулеметы бронепоезда строчили вовсю – на платформе же пулеметов не было.

Атаковавшая нас группа красных оказалась всего лишь одной из авангардных разведывательных партий большого отряда красной кавалерии, которая неожиданно переправилась через Дон по льду. Как раз в это время порывы ветра разогнали туман, и перед нами открылось захватывающее зрелище. Со стороны реки от группы из четырех или пяти домов, где они, очевидно, ночевали, примерно сто пехотинцев образовали линию и встречали огнем волны красной кавалерии, которые накатывались на них одна за другой. Это был офицерский отряд знаменитой Дроздовской дивизии Добровольческой армии. В центре располагались две полевые пушки с пулеметами по бокам, а по обе стороны от них буквально плечом к плечу неподвижно стояло по шеренге пехотинцев. Внешне все было очень похоже на парад.

Спереди на них резвой рысью по неглубокому снегу последовательно, с интервалом около 100 футов, налетали около пяти цепочек красной кавалерии; расстояние между всадниками в цепочке составляло около 20 футов. Когда передняя линия всадников была всего в паре сотен футов от отряда дроздовцев, те открыли огонь. Они стреляли залпами с плеча; грохот залпов и буханье полевых орудий перекрывали непрерывное тарахтение пулеметов. Понадобилось меньше минуты, чтобы выкосить весь центр атакующей лавы красных; остальные в полном беспорядке отступили обратно за Дон.

Некоторые бронепоезда на линии Батайск – Азов принадлежали Добровольческой армии и продолжали получать боеприпасы непосредственно от нее; однако в реальности все бронепоезда на этом участке фронта были подчинены командованию Донской армии и потому подлежали инспекции генерала Майделя. В ходе той поездки барон с удивлением обнаружил, что поезда Добровольческой армии получали больше снарядов на каждое орудие, чем выделяла та же интендантская служба Добровольческой армии бронепоездам Донской армии. В связи с этим барон Майдель начал подозревать, что интенданты не показывают ему реальные цифры количества боеприпасов, полученных от британцев для всей Южной России. Исходя из этого, он направил меня в Новороссийск с заданием попытаться неофициальным образом проверить эти данные в порту.

Мне повезло. Совершенно случайно я наткнулся на майора британской армии, который в свое время преподавал в Императорском училище правоведения в Санкт-Петербурге и у которого я учился; кажется, его фамилия была Стэнтон. Я формально представился ему – назвал себя и свое официальное положение, а затем откровенно объяснил суть своего задания. И он сам, и его вышестоящие начальники с готовностью пошли мне навстречу, и через пару дней я уже мог вернуться и доложить генералу все, что узнал: полученные мной цифры ясно доказывали, что подозрения генерала справедливы и что интендантская служба Добровольческой армии постоянно обманывала Донскую армию. Несмотря на договоренности, добровольческие части при распределении боеприпасов получали преимущество.

Но было уже поздно предпринимать что-либо по этому поводу; организованное отступление постепенно превращалось во всеобщее бегство, а взаимные упреки и обвинения командиров – казаков и неказаков – только ухудшали положение.

Красные в то время, должно быть, пребывали в приподнятом настроении. Их аэропланы разбрасывали листовки с призывами прекратить борьбу. Я помню одну из них, на которой было напечатано всего три рифмованных строки:

Солдатики – к нам;

Добровольцы – по домам;

Офицерики – по гробам.

Примерно таким было и отношение красных к пленным; несмотря на то что слова «солдаты» и «офицеры» в приведенном послании использованы в уменьшительно-ласкательном варианте, по отношению к последним эта форма должна была звучать с оскорбительной иронией.

Красные, испытав на себе (не без помощи казачьего генерала Мамонтова), какой огромный урон неприятелю может нанести прорыв крупного кавалерийского соединения во вражеский тыл, теперь сами делали то же самое. Крупнейшим их кавалерийским «кулаком» командовал Буденный, бывший урядник императорской русской армии и будущий Маршал Советского Союза.

В середине февраля Буденный с корпусом в 20 000 сабель стремительно двинулся на юго-запад вдоль железной дороги от Царицына на Тихорецкую (см. карту Д). Оттуда он получал возможность проникнуть глубоко в Кубанскую область, рассечь позиции белых войск, обойти с фланга значительные участки белого фронта и нависнуть над белыми тылами.

Подобного стремительного маневра от красных никто не ждал, и только через несколько дней удалось собрать достаточное количество белой кавалерии, чтобы попытаться перехватить Буденного.

Стояли сильные морозы. Белым частям приходилось по трое суток идти через практически необитаемые степи, где не было пищи ни людям, ни лошадям и совершенно негде было укрыться. Обморожения и болезни косили людей, и если первоначально в район сбора отправилось около 20 000 белых кавалеристов, то прибыло туда в боеспособном состоянии всего около 12 000. При этом 20 000 кавалеристов Буденного практически не пострадали – Буденный держался возле железной дороги, где было много населенных пунктов.

Барон Майдель, разумеется, знал, что происходит, и стремился принять участие в том, что, как он справедливо предсказывал, должно было стать последним массовым кавалерийским сражением в истории. Добраться на место вовремя он мог только по воздуху, поэтому попытался добыть два самолета – один для себя, второй для меня. Ему дали только один[92], и он пустился в путь без меня.

Судя по тому, что я позже слышал от самого Майделя и от других участников с белой стороны,