белым армиям, зато в какой-то степени начали помогать французы, – от успехов Белого движения косвенным образом выигрывала Польша, которую Франция всегда поддерживала. Польская армия вошла на Украину и 23 апреля ⁄ 6 мая заняла Киев. Красные, однако, начали контрнаступление и отогнали их. Пытаясь помочь полякам, 24 мая ⁄ 6 июня барон Врангель вывел свои войска из Крыма и двинулся к Днепру. Там, под Каховкой, он нанес красным войскам Южной Украины серьезное поражение. Тем не менее красные отогнали поляков чуть ли не до ворот Варшавы, и только 4/17 августа 1920 г. под общим руководством французского маршала Вогана они вновь смогли нанести удар.

8/21 сентября были начаты мирные переговоры, а 30 сентября /12 октября между Польшей и большевистским правительством было подписано Временное мирное соглашение. Белые войска барона Врангеля остались ни с чем и должны были теперь позаботиться о себе сами. Создавшаяся ситуация позволила красным сконцентрировать против Врангеля крупные силы и начать наступление меньше чем через две недели после того, как Польша подписала мирный договор.

Красные прорвались через Перекоп, и 1/14 ноября 1920 г. корабли вывезли остатки белых войск Врангеля в лагеря под Галлиполи и на остров Лемнос в Эгейском море. Там русские войска практически были интернированы. Гражданская война в России завершилась.

История повторилась. Русские войска вновь стали марионеткой иностранных держав и, как только в них пропала надобность, оказались брошены на произвол судьбы. Все это – и последние события, и прежняя британская помощь, не слишком охотная и в основном материальная (хотя в то же самое время британцы сумели найти войска, чтобы занять кавказские нефтяные промыслы), и поведение французов, которые выдвигали еще и предварительные условия, – оставило после себя сильную неприязнь к западным союзникам. Общее недоверие принимало самые разные формы.

Некоторые, как генерал Петр Краснов, стали все больше склоняться к союзу с Германией. Краснов считал, что немцам, хоть они и были прежде нашими врагами, по крайней мере, можно доверять, когда они на твоей стороне, – чего, по его мнению, нельзя было сказать о наших западных союзниках.

Другие, как генерал Слащев, считали, что будущее России должен определять народ России в пределах ее собственных границ и что эмигранты никак не смогут повлиять на события, – поэтому они вернулись в Советский Союз и приняли судьбу, которая их там ждала.

Много писали о том, что недоверие русских к Западу обусловлено белой интервенцией, – ведь она была направлена против революции. Это только часть правды. Не менее важно в этом отношении то чувство глубокого недоверия, которое возникло в русских сердцах оттого, что Запад не пожелал принести на алтарь борьбы никаких реальных жертв и раз за разом подводил сторонников Белого движения, возложивших на него свои надежды. Естественно, сторонникам красного движения это тоже прекрасно известно.

Часть третья

эмиграция и «сорок лет спустя»

Глава 9

Жизнь в эмиграции

Переводчик Донского кадетского корпуса в Египте

На борт парохода «Саратов» погрузилось по крайней мере втрое больше людей, чем полагалось по судовой роли. Кадетский корпус поднялся на борт последним, поэтому большинству офицеров и кадетов пришлось спать на полу верхних грузовых трюмов без какого бы то ни было постельного белья и одеял, не раздеваясь. Мы просто заворачивались в шинели. Только генерал и его семья получили в свое распоряжение каюту.

Из-за скученности и антисанитарии на борту вспыхнули эпидемии. Сначала заболели тифом все те, кто заразился еще на берегу; среди них были люди всех возрастов. Затем среди многочисленных детей появились случаи скарлатины и ветрянки.

К тому моменту, когда мы добрались до Константинополя (ныне Стамбул), на судне уже нужно было объявлять карантин; на берег разрешили сойти только нашему генералу и мне – как его переводчику. Но мы не смогли даже узнать место назначения судна – очевидно, британские власти, занимавшиеся эвакуацией, сами еще не могли решить, куда его направить. Чтобы дать им время, нам было приказано идти в одну из отдаленных бухт Мраморного моря; там мы несколько дней простояли на якоре.

Затем судно двинулось через Дарданеллы на Кипр. К счастью, погода стояла хорошая и море было спокойно. Когда мы проходили Эгейским морем, из-за горизонта то и дело вставали греческие острова; они поднимались над водой и неторопливо проплывали мимо. Острова казались красивыми, хотя и бесплодными. Добравшись до Кипра, мы бросили якорь в Фамагусте, гавани на восточном конце острова. Однако и там нам не разрешили сойти на берег – эпидемия на борту приняла угрожающие масштабы, и местные британские власти сочли, что не смогут справиться с разгулявшимися среди людей на судне инфекционными болезнями – не хватит мест в больницах и карантинных мощностей. Еще несколько дней мы в бессмысленном ожидании стояли в бухте. Нервное напряжение на судне все возрастало; гражданские беженки не выдерживали. Было уже несколько случаев истерики.

В конце концов кто-то в штаб-квартире британцев вспомнил о существовании госпитального лагеря карантинного типа в Сиди-Бишр – пригороде египетской Александрии. Аагерь этот предназначался для паломников-мусульман на пути в Мекку. Бараки его, способные вместить одновременно 8000 человек, были в то время пусты. Нам приказали двигаться туда; в результате после трех с лишним недель, проведенных на борту «Саратова», русские беженцы высадились в Александрии.

В лагере в Сиди-Бишр у британцев все было организовано очень эффективно – по принципу «сборочного конвейера». Аюди, их одежда и другое имущество продвигались отдельными потоками через несколько дезинфекционных камер, а затем вновь сходились вместе. Не думаю, что после этой процедуры могла уцелеть хотя бы одна вошь; все без исключения переносчики тифозной инфекции безжалостно уничтожались. Помогала и теплая погода – пока продолжалась дезинфекция, по лагерю можно было передвигаться в одних только длинных белых больничных рубахах. Зато все кожаные вещи, которые перед паровой обработкой не отделили от остальной одежды, пропали. Я был слишком занят как переводчик и не мог как следует позаботиться о собственных вещах. В результате мой меховой полушубок прошел по «сборочному конвейеру» и съежился до размера, который подошел бы, наверное, только карлику. Кожа на нем стала жесткой и ломкой, и мне пришлось его выбросить.

Больных оставили в Сиди-Бишр в госпитале, а остальных беженцев с «Саратова» несколькими железнодорожными составами перевезли в Тель-эль-Кебир – арабское селение на восточной границе дельты Нила. Неподалеку от него в пустыне располагался еще один большой госпитальный лагерь, из которого только что вывезли турецких военнопленных. Наш кадетский корпус разместили в лагере отдельно от