моя милая, – говорит бабушка. – У твоей мамы на чердаке хранятся все его старые альбомы с поэзией и пластинки джаза. Если хочешь, все они твои.

Я сажусь прямее.

– Правда?

– Правда. – Бабушка благодушно кивает. – Бери их. Пользуйся в свое удовольствие. Дедушка был бы только рад.

Мысль о том, что в этих воспоминаниях может вскрыться нечто, способное послужить триггером для раскрытия дела, заставляет меня подняться на ноги.

– Я еду туда прямо сейчас.

Мать ловит меня за руку.

– О боже! Ты ведь работаешь над тем делом, о котором везде ходит разговор… Поэт, кажется?

– Мама…

– Но я-то думала, ты уволилась?

Тон матери резкий, даже обличающий.

– Я – консультант ФБР. Нам нужно обязательно схватить этого типа.

– Но на пресс-конференции вроде говорилось, что убийца изолирован и никакой опасности для населения нет. Или я что-то путаю?

Резкость в голосе уже отсутствует, но возвращается беспокойство.

Я холодно смотрю перед собой.

– Они солгали. Он причиняет боль и страдание. И жертв намного больше, чем известно общественности.

Мать опускает ресницы, но затем поднимает на меня полные тревоги глаза:

– Только, ради бога, не дай себя убить.

– Не дам.

Я не обещаю. Мы оба понимаем, что обещать такое с моей стороны глупо.

Встает моя бабушка и обнимает меня, опустив свою голову мне на грудь. Вот он, человек из тех, кто освещает жизнь и заслуживает защиты. Тот, ради кого я и делаю свою работу. Она смотрит снизу вверх и гладит меня по щеке.

– Надеюсь, на том чердаке найдется что-нибудь, что поможет его поймать.

– Я тоже надеюсь, Ба.

Крепко обнимаю ее и маму, после чего нежно целую в лоб моего спящего старикашку. Сердце так и сжимается. Боже, как бы я хотела поговорить об этом деле с ним… Но остается довольствоваться лишь воспоминаниями о нем. Пусть они будут источником вдохновения, которое позволит мне поймать Поэта.

Я направляюсь к двери, и тут меня со спины окликает мать:

– Милая!

Я оборачиваюсь.

– Да, мам?

– Я сложила все бумаги от пен-клуба, который ты вела, в коробку с вещами дедушкиного кружка поэзии.

Я разом краснею и бледнею:

– Дедушка что, преподавал в кружке?

– А ты разве не помнишь? – спрашивает мама. – У него все время крутились дети. Разные ученики, которых он наставлял.

Сердце на волне адреналина колотится как бешеное.

– Я что-то не припомню… То есть помню, как он помогал мне создавать мой, но впервые слышу, чтобы у него был еще и свой.

Мать взмахивает рукой.

– Ты к той поре уже отучилась. А у него это был даже и не кружок, а так, просто наставничество. Досуг на пенсии.

– Ну да, – соглашается бабушка. – Досуг и репетиторство. Кружка никакого не было. Твоя мать путает. Можно подумать, ей столько же лет, сколько мне… – Она смеется. – Твой дед больше любил наставлять и обучать тет-а-тет. Там в коробках много всего интересного. Глянь, милая. Тебе, наверное, это будет в удовольствие.

Я киваю и отворачиваюсь, теперь уже не сомневаясь, что одержимость Поэта мной во многом объясняется одержимостью моим дедом.

Глава 105

В машине я первым делом возвращаю на места пистолет и значок. Дорога до нашего семейного гнезда короткая, по проселочной дороге. Впереди распахивается вид на дом – просторный, белый, в свое время настоящий особняк, – что, кстати, вызывает вопросы. Мой отец был детективом. А детективы не заводят себе особняки, если только не занимаются чем-то другим, помимо своей работы.

Я спешу в дом и запираю за собой дверь. Здесь в воздухе витает тонкий аромат корицы. В этом доме, при моей бабушке, всегда пахнет чем-нибудь восхитительно ароматным. Через уютную гостиную с мягкой коричневой мебелью и полками с книгами и безделушками я прохожу в коридор, где спускаю чердачную лестницу. Все это чем-то напоминает сцену из «Каникул»[15], где Чеви Чейз под наклонным потолком блаженствует над коробками воспоминаний. Здесь стоит старенький проигрыватель; я включаю его и ставлю пластинку Луи Армстронга.

После коротких поисков нахожу коробки, на которые ссылалась моя бабушка, с книгами деда о поэзии и джазе. Берусь читать все это, то и дело улыбаясь; просматриваю также рукописный дневник деда, но это все не то, что мне сейчас нужно. Я продолжаю рытье и так нахожу материалы моего пен-клуба. А под ними – учебные записи моего дедушки. Несколько смутно, но я действительно вспоминаю, что к нему ходили какие-то ученики. Вот его годы наставничества и соответствующих заметок. У учеников встречалось даже то, что он именовал, господи прости, «стигматами мастера».

Сердце буквально рвется из груди. Передо мной заметки о наиболее впечатляющих учениках моего деда. Страница за страницей я начинаю знакомиться с каждым – бегло, в общих чертах. Пробегаю заметки о первых четверых, что-то о них припоминая. Затем идет пятый… и я застываю. «Нолан Брукс».

Горло сдавливает ком, и я хватаюсь за трубку, набирая номер Лэнга.

– Это Нолан. Взять его, сейчас же.

– Ты уверена?

– На все сто, Лэнг. Я ходила с ним в школу. Знала его. Его знал еще мой дед.

– Охренеть. Выезжаю за ним прямо сейчас.

– Я обеспечиваю защиту для своей семьи, а затем пулей к тебе.

Мой следующий звонок – капитану Муру.

– Агент Джаз, чем могу…

– Я знаю, кто Поэт. Это личное. Касается меня и моей семьи. Необходимо, чтобы им сейчас же была обеспечена защита. Позвоните в полицию Джорджтауна и немедленно окажите мне помощь. Нужно, чтобы они подъехали в дом престарелых «Сан-Сити», я их там встречу. Об остальном знает Итан Лэнгфорд. Я сама тоже выезжаю.

– Делаю вызов. Извещу одновременно с тем, как выдвинется патруль.

– Спасибо.

Я тороплюсь вниз, параллельно набирая номер матери. Она не отвечает. Я набираю повторно, уже на пути к машине. В ответ безнадежно длинные гудки.

Когда я завожу мотор, мать перезванивает сама.

– Мама, слушай меня. Поэт – убийца, за которым я охочусь, – Нолан Брукс, которого обучал дедушка. Он опасен. Одержим мной, и дедом тоже.

– Нолана я помню. Приятный такой молодой человек…

– Никакой он не приятный. К вам выехала полиция, охранять вас. Я тоже еду. Вы сейчас где?

– О боже… Боже мой…

– Мама…

– Да здесь же, с твоим дедушкой.

– Вот и оставайтесь там, никуда не уходите.

– Ну хорошо, хорошо. Я позову охрану.

Мы отключаемся, и я мчусь, не глядя на спидометр, вперегонки с биением своего сердца. Звонит сотовый, и я машинально хватаю трубку. В ней четкий голос капитана:

– Полиция Джорджтауна