— В твоей душе я вижу свое спасение, — сказал он.

В его зрачках словно бы сконцентрировалось все его существо. Его тяжелый серый взгляд, казалось, проникал в самые потаенные уголки ее разума.

— Когда-то ты была грешницей, сказал Сергий. — Я тоже грешил. Но мои грехи стократ тяжелее, ведь я был Божьим человеком, праведным старцем, исцеляющим больных. Я пользовался уязвимостью женщин, что приходили ко мне за помощью, и потому потерял свою силу. Теперь ты, очередная грешница, пришла, чтобы вернуть ее мне.

Мысли Николь затуманились. В мозгу мелькали образы: жестокая потеря девственности, ужасная жизнь с отчимом и прочими безликими мужчинами. Вдруг все они исчезли. Образы, преследовавшие ее всю жизнь, стерлись навсегда. Это был момент очищения. Николь стала частью Сергия. Она чувствовала, что все идет правильно, что страх всей жизни уходит. Хотелось кричать от радости, праздновать свое освобождение. Но, онемевшая под его взглядом, она могла только безмолвно и неподвижно стоять перед ним.

Медленно епископ отодвинулся от нее.

Разум Николь обессилел, изможденный необычным совокуплением. Она чувствовала, как тонкая струйка пота течет по ложбинке между грудями. Хотелось лечь и заснуть. А проснуться уже оправившейся от этого странного контакта.

— Теперь ты вновь по-настоящему невинна, — сказал Сергий. — Я взял твои грехи на себя.

Его голос раздавался эхом и вибрировал глубоко внутри ее черепа, который теперь ощущался, словно пустая оболочка, куда Сергий мог вложить что угодно.

Их прервал громкий стук в дверь.

— Войдите! — сказал Сергий по-русски.

По его команде дверь открылась. За ней стояла Светлана в черном платье с высоким белым воротником. Белый кружевной платок, сложенный треугольником» покрывал ее седые волосы. Один из углов свисал ей на лоб. Маленькие руки держали огромный поднос, который она поставила на пол. На подносе были белый кувшин с водой, белая керамическая миска, сложенное полотенце и огромный кусок желтого мыла. От мыла исходил резкий химический запах нафты.

Не поднимая головы, Светлана медленно вышла из комнаты.

— Теперь ты должна очиститься, — сказал Сергий. — Прежде чем мы сможем продолжить, ты должна пройти ритуал очищения.

Его слова вернули телу Николь способность двигаться. Она покорно встала на колени. Сергий склонил голову и начал ритмично читать молитвы. Время от времени он бил себя кулаком в грудь.

Через окно в комнату проникали лучи утреннего солнца. Николь мылась. Вода была холодная и освежала. Она дрожала от наслаждения, а ручейки стекали по ее ногам на пол. Мыло хорошо пенилось, и вскоре вся комната была наполнена едким запахом. Сергия, судя по всему, не интересовал вид ее голого тела — его больше заботило, чтобы она омыла каждый его сантиметр.

— Избавляйся от грехов плоти, девочка моя, — сказал он, прервав молитвы. — Смой отпечатки тысяч мужчин, осквернивших тебя.

От запаха мыла начала кружиться голова. Нафта обжигала глаза и чувствительные участки кожи — подмышки, грудь и особенно треугольник между ног.

Пары нафты свербили горло и носоглотку, проникая глубоко в легкие, где начала ощущаться острая боль, словно химикаты разъедали внутреннюю поверхность альвеол.

— Очисти свою внутреннюю сущность, девочка моя, — бормотал епископ.

Ни одна сауна, ни один массаж, ни одно джакузи никогда не давали такого эффекта очищения, как это мыло с едким запахом. Когда Николь закончила мыться, тело покалывало, как это бывало только в детстве. Незримый осадок смыло, и к коже Николь вернулась свежесть. Дышать стало легко. Поток сладкого воздуха проникал в ее легкие, принося с собой мощный запас энергии. Даже цвета в комнате казались теперь более насыщенными. Николь вновь ощущала себя молодой, сильной, бесстрашной и… девственной.

— Теперь мы помолимся, — сказал он. — А сегодня вечером проведем церемонию, которая полностью вернет мне целительную силу. И я изгоню из тебя Дьявола навсегда, девочка моя.

С почти отцовской нежностью он принялся бережно расчесывать ее волосы. Николь вновь почувствовала себя ребенком.

— Этим вечером мы оба обретем искупление.

76

Когда доктор Чандхари во второй раз пообещала, что принесет морфин, Росток окончательно осознал необратимость своего положения. До смерти — возможно, мучительной — оставалось всего несколько часов. Чандхари искала лабораторию, где Росток проведет последние часы жизни под объективами камер. Все это будет записано на пленку и размечено по секундам, чтобы неизвестные ученые смогли изучить его предсмертную агонию, как у той мартышки, что он недавно видел.

Будет ли смерть спокойной? Росток не хотел умирать, как Альцчиллер или Бракнер, от ужасного кровотечения, не хотел сделать последний вдох, лежа в луже собственной крови. Уж лучше он примет морфин, порежет себе палец, как Уэнделл Франклин, ляжет на пол, закроет глаза и погрузится в вечный сон. Коронер сказал, что это не самая худшая смерть. Пусть кровь будет идти, пусть сердце выкачивает ее из тела, пока все системы организма и мозг не перестанут функционировать. Сделать так проще всего, думал Росток.

Но он злился на смерть.

Злился на тех ученых, что заперли его здесь, как какое-то лабораторное животное.

Злился на убийц Ивана Даниловича, которые безнаказанно гуляли по Миддл-Вэлли.

Он злился потому, что за все это время не заметил одной детали, которая с головой выдавала одного из них. Теперь он догадался, кто это, но было уже слишком поздно. И не оставалось никаких сомнений, что смерть мужа Николь также была тщательно замаскированным убийством.

Его мотив был связан с таинственным свойством реликвии вызывать смертельные кровотечения. Рассказав о нем, Чандхари и Шерман, сами того не зная, помогли определить личность убийцы. Ростку достаточно было просто вспомнить всех, кто вступал в контакт с токсином.

Альцчиллер был прав, когда говорил: «Все дело в отклонениях от нормы, которые удастся обнаружить. Ведь мы ищем именно отклонения — только по ним можно выяснить личность».

Если бы Росток заметил это отклонение раньше, он без труда бы определил убийцу. Возможно, это был один из тех законсервированных агентов, о которых предупреждал дед: таких людей специально обучали и засылали в Штаты подростками, чтобы они росли в американском обществе, сливались с ним, а когда приходило время, выполняли задания своих русских хозяев. Росток вспомнил напутствие деда. Не верь никому. Будь готов к предательству. Старик всегда боялся этих агентов, но Росток считал, что после окончания «холодной войны» опасаться нечего. И теперь, осознав, как ловко его обвели вокруг пальца, еле сдерживал ярость. По мере того как она копилась внутри, он чувствовал, что к нему возвращаются силы. Нужно было вернуться в Миддл-Вэлли до того, как смерть настигнет его.

Но побег не представлялся возможным.