Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вы сейчас чувствуете? — спросила Чандхари, ходившая за морфином.
— Злость, — ответил Росток.
— Понимаю. Вам выпала не самая хорошая участь.
— Долго мне осталось?
— Пять часов, может, шесть.
— То же самое вы сказали тридцать минут назад. Чандхари печально улыбнулась.
— Хотела бы я назвать срок побольше. Но даже пять часов — это просто догадка, основанная на ваших текущих симптомах. У нас просто недостаточно информации об этом виде токсина. Вот почему Шерман хочет обследовать вас.
— За пять часов я успею добраться до дома и умереть в собственной постели.
— Это лучше, чем умирать здесь, — согласилась Чандхари, — тут ваши последние минуты жизни будут записывать на пленку и изучать.
— Совсем как с той мартышкой в соседней лаборатории.
— И с кроликами, мышами, собаками, козами… — она грустно покачала головой. — Это самая тяжелая часть нашей работы. По крайней мере, для меня. Некоторые привыкают. А я — нет. В моей стране почитают всех живых существ.
— Тогда почему вы занимаетесь этим?
Чандхари глубоко вздохнула. Ее глаза сфокусировались на какой-то далекой точке вне пределов комнаты.
— Ребенком я жила в Бхопале — большом городе в Центральной Индии. Большая часть его населения работала на заводе «Юнион Карбид», который производил пестициды. Ночью 3 декабря 1984 года случайно сработал неисправный клапан и в атмосферу вырвалось облако изоцианата метила. За несколько часов газ убил две тысячи человек. Позже называлась цифра — пять тысяч погибших, хотя в неофициальных отчетах утверждалось, что погибло более двадцати тысяч человек. Я в это время была в колледже в Мадрасе. Но вся моя семья: мать, отец, пять братьев и три сестры — погибли.
— Мне жаль, — сказал Росток.
— Меня жалеет умирающий человек, — улыбнулась Чандхари. — Ну и жизнь мне досталась. Такова уж, видимо, моя карма. Я знала, что все эти трагедии настигли меня из-за каких-то ужасных поступков, которые я, вероятно, совершила в прошлой жизни. Чтобы изменить карму, я и решила, что буду искать способы защитить людей от массовых отравлений. Так миролюбивая женщина из Индии приехала работать в биохимическую лабораторию армии США.
— И теперь ее окружают ученые, ядовитые газы и химикаты, — добавил Росток.
— Некоторые из веществ здесь по химическому составу близки к газу, что убил мою семью. Может, я умру так же, как они. Разбитый пузырек, незамеченная утечка в одной из лабораторий, сбой в системе слежения. Не думайте, что мы всего этого не боимся.
Она показала на защитный химкостюм на стене. Он висел готовый, упакованный в пластиковый чехол.
— Какая бы утечка ни произошла, выбраться можно только в этом. Проблема однако в том, что нервно-паралитические газы не имеют ни цвета, ни запаха. У нас даже есть профессиональная шутка: самый верный признак утечки — люди, падающие замертво.
— Может быть, вам стоит раздобыть себе канареек, — предложил Росток. — Мой дед брал их с собой в шахты, чтобы они предупреждали о метане. Канарейки, более чувствительные к газу, умирают первыми.
— Возможно, ваши канарейки надежнее наших индикаторов. Впрочем, я не боюсь смерти. Я надеюсь только, что она будет быстрой и безболезненной.
— Мою боль должен был снять укол морфина, — сказал Росток.
Чандхари посмотрела на него с таким выражением, словно хотела что-то сказать, но не решалась.
— Ну, как насчет морфина? — снова спросил Росток-
— Вы не получите его, — ответила Чандхари.
— Но вы сказали, что мне понадобится обезболивающее.
— Простите. Я пыталась убедить генерала Шермана, но он не разрешил. Сказал, что морфин скроет симптомы. Он преследует чисто научные цели: хочет, чтобы симптомы развивались естественно, словно на поле боя.
— Ему нужна моя агония? — изумился Росток.
— Он говорит, из чисто научных соображений — чтобы мы смогли лучше понять, как действует токсин. Мы-то, в отличие от русских, не сталкивались с отравлением Т2.
— Ах вы ублюдки! — проговорил Росток. — Хотите, чтобы я умирал на ваших глазах, как те обезьяны за стенкой?!
77
— Ваши родные, по крайней мере, умирали в собственных домах, — продолжал Росток. — За их предсмертными криками и судорогами не наблюдали люди в белых халатах!
— Прошу вас, говорите тише, — попросила Чандхари.
— Сначала несете эту жалостливую чушь о почитании живых существ, а сами будете вместе со всеми смотреть в монитор и делать записи, глядя, как я умираю.
— Я не собираюсь смотреть на вашу смерть, — сказала Чандхари.
— Это почему же? — поинтересовался он. — Не хотите вспоминать свою семью?
— И из-за этого тоже, — она встала со стула и пересекла комнату. Подойдя к полкам, она начала изучать этикетки с названиями химических жидкостей.
— Или из-за этой вашей проклятой кармы?
— Не исключено, — ответила Чандхари. Она взяла с верхней полки пробирку с густой синей жидкостью и почти такую же — с нижней.
— Значит, остальные будут делать вашу грязную работу?
Чандхари проверила, плотно ли закрыты крышки.
— Я не позволю никому смотреть на вашу смерть, — сказала она. — Я собираюсь помочь вам.
— Помочь? — переспросил Росток. — У вас есть лекарства?
— Лекарства нет. Пока нет. Но я могу устроить ваш побег, чтобы вы хотя бы умерли с достоинством.
«Никому не верь, — услышал Росток голос своего деда. — Будь готов к предательству».
— Зачем это вам?
— Хочу, чтобы моя следующая жизнь была лучше, — Чандхари аккуратно положила пробирку на стол. Со времени трагедии в Бхопале я стараюсь творить добро, чтобы изменить свою карму. Если я лишу вас возможности умереть достойно, это очень плохо на ней скажется. И не оставит мне шансов на счастье в следующей жизни.
— Вы действительно в это верите? — спросил Росток.
— Меня так воспитали, — Чандхари достала из ящика стола упаковку с этикетками и черный маркер. — Теперь, прошу вас, говорите тише. Микрофон камеры я отключила, но за дверью стоит охранник.
— Вы рискуете своей работой, — сказал Росток.
— Риск невелик по сравнению с тем, что меня может ждать после реинкарнации.
— Как я пройду мимо охранника? Шерман приказал ему стрелять, если я попытаюсь бежать.
— С охранником проблем не будет.
— А все остальное? Стальные двери? Ограда под напряжением? Как я пройду сквозь них?