Д а ш а. А вы?

К а т я. Мы? Нет… Зачем тебе это?

Д а ш а. Не знаю… А Иван-то один, тебе Иван нравится?

К а т я. Мне?

Д а ш а. Тебе.

К а т я. Я об этом не думала. Мне Коля нравится!

Д а ш а. Иван хороший. Я таких еще не видела…

К а т я. Ну иди к нему.

Д а ш а. Мне неловко.

К а т я. Иди.

Д а ш а. Спрошу, может, воды надо… Мало ли чего? (Уходит.)

К о л я. Вы любите за жизнью наблюдать?

К а т я. Это как?

К о л я. А вот, скажем, смотришь на человека и видишь, как подрагивает у него рука, шнурок на ботинке развязан. Как он в окно смотрит. По этим кусочкам человека составлять, но уже своего, словно вот это он один, сам собою сидит, а другой в тебе, тобою сделанный. Интересно. Я людей жалею, а меня не видят. Вот и вы… Вы меня так и не заметили. Маленько со мной поиграли…

К а т я. Извини, Коля, честное слово, так скверно на душе…

К о л я. Вам надо поговорить, вам отца утешить надо. Я за ним наблюдал. Он хороший.

К а т я. Что ты заладил! Плохой, хороший! Нету ни плохих, ни хороших! Есть разные! И что? Подойду, скажу: папочка, здравствуй. А у меня к нему никаких чувств! Что я о нем знаю? Как он пьяный сидит на нашей кухне! Его живопись я не понимаю… Жизнь рассыпалась, не начавшись! Хочу в Америку, в Европу хочу! Нет… хочу в деревню.

К о л я. В деревне плохо. И деревни нету. Я на книгах воспитан. И очень любил книжную деревню. Я и забыл, что когда-то в колхозы людей сгоняли. Приехали мы с мамой, а нас поселили в баньке. Больше, говорят, жить негде. А под полом вода стоит, сажей пахнет… Оконце маленькое… И так страшно! Так пусто! В магазине люди ругаются. Зачем, говорят, к нам тунеядцев посылают! Хлеба не всегда дают… Люди злые! Пьют много… В себя смотрят. Церковь забитая, разрушенная. В нее как в уборную ходят. Радости никакой. А глаза такие у людей, словно они кого убили. Спасибо дедушке, к себе берет.

Катя гладит по лицу Колю и идет к Шишигину.

К а т я. Как тихо стало… Где мы сейчас?

Ш и ш и г и н. Мне почему-то печень показалась похожей на кальмара. Лежит этакая синяя, обвисшая. Лежит и умирает. Она умирает, а я-то хочу жить!

К а т я. Болит, да?

Ш и ш и г и н. В морг не хочу. Почему, не могу понять. В ум не входит, что мне-то будет все равно. Что меня не станет, когда этот морг! Так ведь нет, боюсь, не хочу, а скоро надо будет…

К а т я. Пап, ты что?

Ш и ш и г и н. Доченька… Я думал, я уверен был, что ты никогда мне этого слова не скажешь…

К а т я. Смотри, мама уснула на плече Сомова.

Ш и ш и г и н. Она его любит…

К а т я. А ты ее?

Ш и ш и г и н. Я ее жалею. Она не мне чета и не Сомову. Не ко времени родилась. Знаешь, как мы с ней расстались? Она мне не изменяла. Она на колени встала и попросила, чтобы я ее отпустил. Я прямо поражен был! А она до сих пор виноватой предо мною себя… А виноватый-то я! Не удержал, не уберег!

К а т я. Я тебе нужна?

Ш и ш и г и н. Нет.

К а т я. Почему?

Ш и ш и г и н. У меня боль все отняла!

К а т я. А я мучаюсь… Я думала… какой ты человек, Платоша?

Ш и ш и г и н. Конченый!

К а т я. Неужели, когда я рожу, мой ребенок будет похож на тебя? И я ему скажу, что твой дед спился!

Ш и ш и г и н. А ты соври! И потом, я не спился. Я умер…

К а т я. Не плачь, папа.

Ш и ш и г и н. Больно.

К а т я (обнимает Шишигина). Дорогой мой Платон Васильевич, поглядите, за окнами ночь, за окнами спит Россия, пропахшая табаком и водкой. Пахнет химией, горелым мазутом! Ты думаешь, милый папа, что Россия спит? Она умирает, а думает, что спит. Вот она, наша с тобой Родина, едет неизвестно куда, зачем, в поезде и номера поезда не знает.

Ш и ш и г и н. Да, как это странно… Главное, лично все увидела! Даже жутко! А ведь и ты ее частичка, да?

К а т я. Даже не частичка, папа, а так, ее мизер… Я много сегодня почувствовала. Мне, может, сегодня как Бог дал… этот день, ночь эту… И тебя, папа.

Ш и ш и г и н. Доченька, Катенька. В толк не возьму… Не привык, не осознал!

Высвечиваются  И в а н  и  Д а ш а.

Д а ш а. Может, ты мне чо скажешь?

И в а н. Не могу…

Д а ш а. Найдут меня, да?

И в а н. Найдут.

Д а ш а. Судить будут?

И в а н. Сама ведь замучаешься.

Д а ш а. Виноватая, да? А что он бы дебилом рос… Ему-то все равно, а мне?! Кому нужна я с дебилом… А ведь, Ванечка, жить охота! По-семейну, по-родному! Чтоб кому постирать, приготовить! Чтоб кого к обеду ждать… Ведь муж-то мой, он же жизнь мою пропил! Отец меня пропил, отчим, мать… Вышло как? Что мой хлебушко уже съели родители…

Н а к а т о в. Заснул я! Ишь как! Отвык от водочки… (Смотрит на сидящих вместе Дашу и Ивана.) Вы чо, молодые, пригорюнились? Эх, ясное море! Подладиться надо ко всякому обстоятельству. Живем с обстоятельством. Об нас думают. А не думали бы, должно быть, и не кормили. Раз харч есть, остальное добудем.

Входит  С и м а.

С и м а. Товарищи, кто сейчас сходит? Скоро станция.

А н н а. Коляня, давай собираться.

К о л я. Мам, мы же с дедушкой…

А н н а. Нет, Коляня! Прости нас, Тимофей Евпатович… Господи…