В Британию Дойл вернулся, переполненный впечатлениями, исключительно ура-патриотическими — солдаты бодры-веселы, оружие отличное, генералы — светлые головы, мудрые стратеги и умелые тактики. На деле, как известно, все обстояло несколько иначе, но Конан Дойл был скорее пропагандистом, чем военным репортером. Все то, что не соответствовало его патриотическому настроению, он предпочитал игнорировать.

Пока Дойл ездил по фронтам, его соратник по организации реформ в Конго, сэр Роджер Кейсмент, был арестован за попытку провезти немецкое оружие в Ирландию, чтобы поднять там восстание, и был приговорен к смертной казни за государственную измену, шпионаж и саботаж. Дойла этот приговор просто потряс. Вина Кейсмента была очевидна, но, зная его как человека в высшей степени порядочного, Дойл убедил себя, что он просто повредился рассудком. И с присущей ему энергией включился в кампанию по отмене смертного приговора.

В 1911 году Кейсмент получил рыцарский титул за выдающиеся заслуги в консульской деятельности. Но в 1912-м он ушел со службы из-за слабого здоровья и целиком погрузился в политику, установив тесные отношения с ирландскими националистами. А поскольку те всегда искали поддержку у любых врагов империи, то сразу же, как началась война, лидеры “Клан-на-Гейль” — республиканской организации американских ирландцев — встретились с немецким послом в Нью-Йорке и растолковали ему, что восстание в Ирландии будет очень на руку Германии. Они просили оружие, чтобы поднять восстание, в результате которого, они надеялись, Ирландия обретет независимость.

Кейсмент стал центральной фигурой на этих переговорах. Он поехал в Берлин, чтобы предложить немцам дерзкий план: набрать добровольцев в Ирландскую бригаду из числа ирландских солдат, взятых в плен на Западном фронте, переправить их в Ирландию и дать им шанс сразиться за свою свободу. Британия, подчеркивал он, будет вынуждена снять войска с французского и бельгийского фронтов, чтобы уладить внутренние проблемы. 20 ноября Кейсмент начал агитацию среди пленных, но без большого успеха: многие вообще чурались политики, а многие расценили предложение Кейсмента как прямое предательство “и наших, и ваших”.

Бригаду создать так и не удалось, и немцы потеряли к этой идее всякий интерес, пока в 1916 году не получили донесение из Ирландии — восстание назначено на Пасху, присылайте оружие и грамотных военспецов. С большой неохотой они все же согласились отправить 25 000 русских трофейных винтовок, десять пулеметов и несколько миллионов патронов. Все это должно было прибыть в Ирландию на борту немецкого судна “Либау”, выдававшего себя за норвежский торговый корабль Aud Norge. Кейсмент был в ужасе — нужны были как минимум 200 000 винтовок. Он понял, что восстание обречено, и попытался перехватить Aud Norge на немецкой подлодке. Однако британская разведка разрушила эти планы. Aud Norge была задержана британским военным кораблем и препровождена в Квинтаун. Немцы, поняв, что операция провалилась, посадили Кейсмента и двоих его товарищей в маленькую шлюпку, которая перевернулась в заливе Баллихейдж. Им все же удалось доплыть до ирландского берега, но дальше Кейсмент идти не мог, он был слишком слаб. Товарищи его ушли за помощью, а Кейсмента обнаружил полицейский констебль. Три дня спустя началось Пасхальное восстание, которое было подавлено. Погибли 450 ирландцев, а большая часть Дублина дымилась в развалинах.

Кейсмента посадили в Тауэр. 29 июня 1916 года, после трехдневного процесса, его признали виновным в государственной измене. В своем последнем слове Кейсмент заявил, что виноват лишь в том, что “всегда ставил интересы Ирландии превыше всего”. На судей это не произвело впечатления, и его приговорили к смертной казни. Клемент Шотер, редактор “Сферы”, организовал сбор подписей под прошением о помиловании Кейсмента, он же обратился к Дойлу за поддержкой.

Дойлу нелегко было вступиться за бывшего товарища, ведь факт измены родине не оставлял никаких сомнений. Однако личное расположение к осужденному несомненно сыграло роль, и Дойл попытался обосновать причины, по которым Кейсмента следовало избавить от петли. Во-первых, указывал он, Кейсмент “мог страдать психическими отклонениями” в результате его “многолетнего общественного труда”, связанного с деятельностью в Конго и на Амазонке, поэтому превращение его из горячего патриота Британии в ярого ирландского националиста есть не что иное, как умопомешательство. Кроме того, уверял он, если казнить Кейсмента, то это сыграет на руку Германии — распалит недовольство ирландцев и отвратит от Британии США и ряд нейтральных стран. И напротив, если его помиловать, это поможет “решить ирландскую проблему”. Под прошением о помиловании подписались многие известные писатели, в частности А. Беннетт, Г.К. Честертон, Дж. К. Джером и Джон Голсуорси. Киплинг же прислал Шотеру короткий отказ.

Дойла вызвали в министерство иностранных дел и посоветовали не ввязываться в это дело. Одним из решающих аргументов явился гомосексуализм Кейсмента: полиция и разведка ссылались на личные дневники осужденного, чтобы охладить общественные симпатии к нему. С них были сняты копии и отправлены королю, архиепископу Кентерберийскому и некоторым членам парламента. На Конан Дойла это не произвело большого впечатления — как и в истории с О. Уальдом, он считал, что гомосексуализм — болезнь, но не повод для уголовного преследования, а в случае с Кейсментом — еще одно свидетельство его душевного нездоровья.

Как бы то ни было, прошение о помиловании было отклонено, и 3 августа Кейсмента повесили. Его палач Альберт Эллис сказал: “Он был храбрейшим из всех, с кем меня свело мое печальное ремесло”.

Кейсмент немедленно стал в Ирландии символом борца-мученика, и еще долгие годы там бытовало стойкое убеждение, что его дневники были сфабрикованы британской разведкой, дабы его опорочить. И лишь в 2002 году независимая экспертиза точно установила, что все пять тетрадей написаны рукой самого Роджера Кейсмента.

В эти же дни, в начале августа, “Стрэнд” начал серию публикаций “Британская кампания во Франции и Фландрии”. Как обычно, Гринхоу-Смит не поскупился и заплатил Дойлу 5000 фунтов за авторские права. Его заметки о войне были написаны в обычном для него патриотическом духе. Многие более молодые авторы отнюдь не разделяли такую позицию и писали куда более объективные статьи, но мнение Конан Дойла было скорее отражением не его личной позиции, а представителя ушедшей Викторианской эпохи, убежденного, что любое сражение за империю — не только долг, но и большое счастье. Киплинг придерживался абсолютно иной точки зрения: “Если нас спросят, за что мы умирали, скажите им — наши отцы нам лгали”.

Но влияние Конан Дойла было очень велико, и ему предложили возглавить правительственную пропагандистскую кампанию. Он сослался на недостаток времени, поскольку продолжал писать историю войны. Он также отказался написать официальную биографию Ллойд Джорджа, когда тот стал премьер-министром в декабре 1916-го. Личный секретарь, а заодно и возлюбленная Ллойд Джорджа Фрэнсис Стивенсон записала в своем дневнике про Дойла: “… Он приятный пожилой джентльмен, очень любезный и занятный”. При этом она отметила, что ему нелегко доставать материал для его “Истории”, поскольку ему дают “лишь то, что он, по их мнению, должен знать”.