возможным; разница существенная и глубокая состоит в том, что один из знаменитых писателей считает факт завоевания за настоящий источник прав аристократов, другой же – видит в нем только факт насилия. Тьерри, признавая факт завоевания, производя даже высшие классы французского общества от франкских победителей, тем не менее рассматривает долгое господство пришлого элемента над коренным населением Галлии как факт нелегальный, основанный на насилии, а не на праве. Через всю историю Франции, по его мнению, проходит резкий антагонизм между двумя расами – победителями и побежденными, конец которому был положен Великой революцией 1789 года. Тогда, по известному выражению Наполеона I, «галлы прогнали франков» (то есть заставили эмигрировать французское дворянство) и одним из членов конвента было даже внесено предложение переименовать страну в «Галлию».

Таким образом, становится понятным, что Тьерри, с одной стороны, мог примыкать к третьему сословию, сочувствовать Дюбо, с другой – держаться взглядов графа Буленвиллье. Франки, по словам его, пришли в Галлию завоевателями-разорителями и расположились в ней лагерем. Первая и вторая династии их королей были немецкие, франкские; первой французской династией знаменитый писатель признает лишь Капетингский дом.17 В художественном увлекательном рассказе рисует он дальнейшие факты господства пришлых германцев, а также тех бед и притеснений, которые выпали на долю потомков галлов от потомков франков. Тьерри, признавая, как и Буленвиллье, факт полного завоевания, диаметрально расходится с ним во взглядах на законность последствий этого факта.

Ту же основную идею об антагонизме двух рас, перешедшем потом в антагонизм сословный, Тьерри развивает и в замечательном сочинении «История завоевания Англии норманнами».18 Вообще, эта идея, положенная в основу сочинений, способствует художественности его рассказов. В «Рассказах из времен Меровингов»19 он в художественной форме старается изобразить отличительную племенную физиономию германских завоевателей, сохраняя ее до мелочей, например, придерживаясь германского начертания и произношения имен собственных (Chlodowig вместо обыкновенной офранцуженной формы Clovis, Brunechilde вместо Brunchaut).

Другой, не менее знаменитый писатель новейших времен – Фюстель де Куланж (Fustel de Coulanges) в блестящем сочинении «Histoire des institutions politiques de l’ancienne France»20 держится взглядов, противоположных Тьерри, примыкает к мнению Дюбо, высказывая его, впрочем, еще более резким образом. Завоевание, по воззрению его, скорее добровольное поселение франков на почве романизованной Галлии. Римляне издавна привыкли призывать как союзников варварских королей с их дружинами. Следовательно, насильственного вторжения не было и не в этом факте следует искать причины дальнейшего развития жизни галльской части населения. Римское предание не прекращалось, и сами франки вскоре ассимилировались, приняв латинский язык, римские нравы и обычаи. На первых порах даже порядки римского времени были оставлены неприкосновенными.

Итак, по мнению Фюстеля де Куланжа, франки не являются завоевателями-разрушителями; они не были многочисленны, и, следовательно, не от них ведут свое происхождение высшие классы французского общества. С другой стороны, он настаивает на том, что не было и новых порядков, внесенных германцами: господство римских начал осталось в полной силе. Кроме того, он придает большое значение фактам, выставленным Дюбо и опровергаемым Монтескье, а именно: что Хлодвиг и другие конунги варваров получали титулы и почетные должности от императоров Восточной Римской империи.

Кроме упомянутых писателей, можно еще рекомендовать как необходимые пособия для изучения интересующей нас эпохи сочинения знаменитого французского историка-мыслителя Гизо (François Guizot). Из числа их наиболее замечательны его публичные лекции: «История цивилизации в Европе» (курс 1828 г.) и «История цивилизации во Франции» (курс 1829–1830 гг.).21 В первом сочинении автор представляет беглый и сжатый обзор хода европейской цивилизации в Средние века и последующий период, причем подробнее останавливается на средневековом периоде (11 лекций из 14).

В «Истории цивилизации во Франции» Гизо хочет представить характеристику всей западноевропейской цивилизации на примере Франции, потому что, по его мнению, Франция представляет полнейшее и всестороннейшее осуществление самого типа европейской цивилизации. Понимая цивилизацию как явление сложное, он выделил участие трех элементов в сложении средневековой жизни: римского, варварского (то есть германского) и христианского. Он проследил их участие в развитии различных факторов средневекового общества – феодализма, церкви, королевской власти, буржуазии (или демократии), а также показал различные попытки всех их к соглашению (которое, как он полагал, достигнуто только в XIX веке при реставрации Бурбонов, когда особой хартией было признано равновесие между началами: монархическим, аристократическим и буржуазным).

Иным совершенно характером отличаются взгляды Анри Мартена (Henri Martin), другого весьма популярного французского историка, написавшего «Историю Франции» от начала до нынешнего времени.22 Мартен построил свою историю на демократическом начале и сделался теперь не только народным историком, но и официальным историографом республики.23

Главная цель Анри Мартена – изучение кельтской, основной, массы населения Франции и ее внутренней сущности, из которой он объясняет все дальнейшее развитие Франции. Духовные стремления кельто-галльской народности, ее самобытное развитие было подавлено тремя завоеваниями: римским, германским и христианским (Гизо же, наоборот, видит в них основные конституционные элементы). Мало-помалу кельто-галльский элемент сбросил эти путы, и в XII веке является расцвет кельткого начала, откуда и идет все хорошее: рыцарство и рыцарская поэзия, городские движения и так далее. Задача французской истории – не примирение, не равновесие всех этих начал, а торжество одного основного, более родственного народной массе, кельто-галльского.

При решении вопроса о том, на каких началах, германских или римских, было основано первоначальное Франкское государство, весьма полезно обратиться к трудам двух первоклассных немецких ученых: Зибеля и Вайтца. Оба они вышли из школы знаменитого Ранке,24 но, впрочем, совершенно расходятся в решении этого вопроса. Зибель высказывает свое мнение в сочинении, носящем заглавие «Die Entstehung des deutschen Königtums», Вайтц – в знаменитой «Deutsche Verfassungsgeschichte».25 Резкая полемика, возникшая между ними по этому поводу, доходила даже до личных столкновений.

Зибель высказывает такую мысль: развитие германского государственного устройства точкою опоры и отправления имеет римские принципы. Немцы не создали ничего самобытного в этой области; они жили родовым бытом, который, по мнению Зибеля, не мог иметь дальнейшего развития; государство же должно было возникнуть под другим воздействием, и таковым в данном случае является римское предание.

Очевидно, что при таком взгляде для Зибеля имеют особое значение факты, выставленные Дюбо, то есть те чины, титулы, должности, которые короли германские получали от империи и которые давали им повод прилагать римские принципы сначала на той почве, где они поселились, а затем и на своих подданных – германцев. Подобное воззрение могло заставить многих заподозрить знаменитого писателя в недостатке патриотизма, в чем, действительно, упрекает его Вайтц.

Вайтц, напротив, утверждает, что Франкское государственное устройство основано на исконных германских началах; от римлян заимствовали скорее религиозный культ,