Где-то в коридоре заорала кошка, и Пьера передернуло от ненависти и отвращения. Проклятые твари! Житья от них нет!

Слуги назло ему развели полный дворец кошек. Мелкая, но неприятная месть. Да, после того как полтора десятка насмешников лишились языков, распевать песни про нового короля в Мунте прекратили, но выследить тех, кто пускает на ночь в дворцовые коридоры обожравшихся мяуна котов, труднее!

Нет, он правильно поступает, женясь на дочери Филиппа. Можно десятками казнить дворян, но и в их глазах, и в глазах простонародья Пьер Тартю останется кошачьим отродьем, а вот наследник от королевы Тагэре его положение упрочит. Увы, сделать Нору законнорожденной – значит превратить ее отвратительного братца в короля; впрочем, будь Филипп самым тихим и послушным мальчиком в Арции, он все равно был бы опасен, а от опасности следует избавляться вовремя. Что ж, сегодня братья Элеоноры Вилльо обрели вечный покой, а он избавился от самых серьезных соперников. Если не считать пропавшего горбуна и его отродья, которых так и не нашли ни живыми, ни мертвыми. Пьер Тартю знал, что «убитый» Александр по-прежнему остается для арцийцев законным королем. Сейчас люди подавлены и напуганы, но придет весна, и один Проклятый знает, что она принесет. Ее Иносенсия обещала помогать, но исполнить обещанное не торопится.

Король поморщился: он боялся Анастазию, без помощи которой никогда бы не победил. Чего бы он ни отдал, чтобы вырваться из-под власти Предстоятельницы, но это было невозможно. Кот снова заорал – то ли от ярости, то ли от страха Король вскочил, натянул парчовый халат и рывком распахнул дверь, намереваясь дать взбучку дежурным слугам, допустившим появление мерзкого животного у двери королевской опочивальни.

В прихожей никаких кошек не оказалось. Ярко горели свечи, дежурные гвардейцы и лакеи, наученные горьким опытом своих предшественников, стояли и сидели там, где им положено. Придраться при всем желании было не к чему. Черную кошку в темной комнате поймать трудно, но в освещенном многими свечами зале, вся обстановка которого состоит из нескольких скамей на гнутых ножках, тварь была бы видна. Орала за окном? Завтра же он прикажет перетопить всех дворцовых котов – пусть будет больше крыс, зато прекратятся эти проклятые вопли. Пьер хмуро обвел глазами напряженные лица слуг и стражей, медленным, истинно королевским жестом закрыл дверь и оказался… один на один с четверыми мужчинами в богатых одеждах, спокойно стоящими посреди опочивальни.

Полумрак скрывал лица, и Тартю видел лишь силуэты. Все четверо были высоки ростом и казались сильными и опасными Ступни арцийского монарха приросли к полу – следовало кинуться к двери, призывая на помощь, но его хватило только на то, чтоб замереть, дрожа всем телом.

– Срок настал. – В тяжелом голосе слышалась странная торжественность. Так мог бы заговорить оживший памятник.

– Мы пришли, – веско произнес второй.

– Мы готовы, – добавил третий.

– Мы ждем, – подтвердил последний, стоящий с краю.

Жалкий огонек ночника вспыхнул, залив немалую комнату ослепительным светом, и Пьер смог рассмотреть нежданных гостей. Двое были в алом, двое – в синем. Коротко стриженные, темные с сединой волосы первого и золотые кудри четвертого украшали короны, казавшиеся отражением его собственной, а на плечах высокого человека с надменным, правильным лицом и краснолицего здоровяка лежали тяжелые герцогские цепи.

Тартю с ужасом смотрел на надменные лица, убеждая себя, что происходящее сон или бред. Он знал их всех, знал столько, сколько помнил себя. Император Анхель, по чьим следам он пробовал идти, первый из Лумэнов, герцог Жан, и двое из братьев Тагэре – Филипп и Жоффруа. Но они же мертвы! Мертвы, Проклятый побери! Что им нужно здесь, от него?!

– Четверо следуют за Одним. – Свинцово-серые глаза Анхеля обдавали зимней стужей.

– Но Один не станет Единственным, – добавил Филипп Тагэре, с ненавистью глядя на того, кто занял его место и убил его сыновей.

Ноги Пьера подогнулись, и он рухнул на колени перед бывшими властителями, понимая, что этой ночи ему не пережить. Кровь детей разбудила мстителей, против которых бессильны и клирики, и гвардейцы.

2895 год от В.И. Ночь с 1-го на 2-й день месяца Вепря ГРАЗСКАЯ ПУЩА

– Сандер!… Сандер, проснись, у нас мало времени.

Этот голос… Филипп?! Не может быть… Он давно не видел снов, с тех самых пор, как был ранен и очнулся в хижине Ликии, а сейчас ему снится брат, брат, с которым он даже не простился.

Александр открыл глаза в глубокой уверенности, что спит. Так и есть, такое может быть лишь во сне. Светлое небо без солнца и облаков, мерцающее, словно жемчуг Старого моря, шевелящаяся без ветра бледно-лиловая трава, причудливый лес вдали…

– Сандер, у меня мало времени. Прости, что я пришел.

Брат стоял в паре шагов от него, странные травы извивались вокруг высоких охотничьих сапог. Филипп казался усталым и расстроенным, Александр, позабыв, что это морок, бросился к нему, но брат в предостерегающем жесте вскинул руку.

– Не подходи. Ты жив, а я мертв, мы не должны стоять рядом.

– Это сон? – Сандер готов был убить себя за этот вопрос.

– Сон, – кивнул Филипп. – И не сон. Когда проснешься, подумай над моими словами… Я не хотел сюда идти, не хотел говорить с тобой, ты ни в чем не виноват. Но я… Я был королем Арции, и даже за Чертой я в ответе за оставшихся. – Филипп опустил голову, было видно, что каждое слово дается ему с огромным трудом.

– Я что-то должен сделать? – подался вперед Александр.

– Не знаю, – измученное лицо мертвого короля исказила судорога, – я люблю тебя, брат. Ты… Ты ни в чем не виноват, это судьба. Мир несправедлив… Проклятый! Как же он несправедлив!

– О чем ты?

– О тебе! Обо мне! Об Арции! Я должен был сказать это раньше. Нет, не сказать, сделать. Я убил Жоффруа…

– Я знаю, – прошептал Сандер.

– Но ты не знаешь, что я должен был убить и тебя, как только мать раскрыла мне тайну. Не смог, потому что Жоффруа был мерзавцем, убийцей, предателем, а ты всегда был чист и хотел только добра, хотя сам был злом, страшным злом. Ты не виноват… Разве виноват человек, заразившийся чумой? Разве он хочет зла? Нет!

– Филипп, во имя Эрасти, о чем ты?!

– Эрасти… Он бы знал, как поступить, а я не знаю. Я скажу тебе правду, я для этого вернулся из-за Черты, а дальше решать тебе. Я теперь ничего не могу…

Филипп Тагэре принялся разглядывать свои руки. Так он всегда делал, когда у него не хватало сил посмотреть в глаза. Александр уже ничего не понимал. Сон был слишком похож на правду, хотя брат сам сказал, что это сон.

– Сандер, – Филипп наконец собрался с духом и поднял взгляд, – ты помнишь слова про дитя Смерти? Они о тебе.

Конечно, он помнил. Евтихий их намертво вбил в голову своего ученика. Александр Тагэре словно наяву услышал высокий, назидательный голос покойного учителя: