не завершенного ремонта на деревянном стуле сидела секретарша. Перед ней стояла печатная машинка, а слева возвышалась неаккуратно сложенная стопка больших конвертов.

За девять лет, что Монро не была в Африке, она не произнесла ни единой фразы на фанге,[33] но сейчас слова сами слетали у нее с языка:

— Hakum ayen Akambe. Пожалуйста, сообщите боссу о моем визите. — Ей не требовалось ничего пояснять — ее визитной карточкой было владение местным языком. Секретарша, не скрывая удивления, поднялась и вышла в соседнюю комнату.

Оттуда тут же послышался рокот мощного баса:

— Эсса!

Бонифаций вылетел из кабинета с распростертыми объятиями и широкой улыбкой.

— Эсса! — повторил он, хлопая в ладоши. Он взял ее за плечи и, держа перед собой, внимательно разглядывал. — Кто же это еще может быть! Ну как ты? Сколько прошло лет?

— Много, — ответила Монро, улыбаясь в ответ и чувствуя, как ее охватывает жар. — Очень много.

— Пойдем выпьем кофе, — предложил Бонифаций и, отдав распоряжение секретарше, отступил в сторону, пропуская Монро в кабинет. Здесь в отличие от приемной мебель и полы были новыми, а краска — свежей. Огромный письменный стол закрывал большую часть стены. Бонифаций опустился в кресло, а Монро устроилась на диване, стоявшем перпендикулярно столу.

— Эсса! — снова воскликнул он, когда принесли кофе. — Где ты все это время скрывалась?

— За океаном. Я училась и работала.

— Понятно, — кивнул он и сложил руки на выпирающем животе. — Вернулась к своему народу. Твой отъезд вызвал большой переполох. Франсиско потратил целое состояние, пытаясь тебя отыскать. Он остановился только когда убедился, что ты жива и уехала из страны.

Она снова почувствовала угрызения совести, а в голове зазвучали голоса, настойчиво требовавшие ее внимания. Она выдержала взгляд Акамбе и, дождавшись, когда внутренние голоса немного стихнут, негромко спросила:

— Ты с ним видишься?

— Да, когда он приезжает в город. Раз в несколько месяцев.

— Значит, он не уехал из Африки.

— Все еще здесь.

Поморщившись, она сделала глоток сладкого кофе.

— И как он?

Акамбе положил еще ложку сахара в густую темную жидкость и, немного помолчав, ответил:

— Он изменился. Больше работает и больше играет, больше общается с женщинами и больше пьет. Все меньше похож на тебя и все больше — на меня. — Он рассмеялся и продолжил: — А потом он удаляется ото всех, чтобы побыть в одиночестве. Он построил себе убежище на острове неподалеку от Уреки. — Акамбе сделал паузу и положил еще ложку сахара. — Время старит душу человека. И его там никто не трогает, потому что он всем помогает. — Он помолчал. — Ты обязательно должна с ним встретиться, Эсса. Уж кто-кто, а он точно этого заслуживает.

Она пожала плечами и поставила чашку.

— Я так и сделаю, если будет время. Но я приехала по делу и очень тороплюсь. Мне нужна твоя помощь. Ты все еще мастеришь ксивы?

— Иногда — да, иногда — нет, — ответил он, качая головой в такт словам. — А что тебе нужно?

Она протянула ему фотографии на паспорт — свои и Брэдфорда.

— Мне нужно два комплекта вида на жительство.

— Это я могу устроить, — пообещал он.

— Один — для Камеруна, другой — для Экваториальной Гвинеи.

— Понятно, — ответил он, постукивая пальцами по столу. — Для Экваториальной Гвинеи потребуется больше времени. И обойдется дороже.

— Желательно с дипломатическим статусом, — добавила она и выложила на стол пару фотографий, а сверху положила свернутую в трубочку пачку купюр. — Если этого не хватит, я подкину еще, когда буду забирать документы.

Он быстро пересчитал деньги и сказал:

— Этого хватит. Где ты остановилась? Бумаги будут тебе доставлены через пять дней.

— Отель «Парфэ гарден», — ответила она и поднялась.

Акамбе поднял руку, как бы прося ее задержаться, и, преисполненный важности, объявил:

— Эсса, я подыскиваю себе новую жену.

Она невольно улыбнулась его предсказуемости и постаралась изобразить серьезность.

— Смотри, Бонифаций, поймаю тебя я когда-нибудь на слове, однако, увы, не сегодня.

В такси она не удержалась и усмехнулась. Любимая жена номер четыре!

От офиса Акамбе она велела водителю ехать в южном направлении. Через какое-то время они свернули на узкий грязный проселок, приведший их к скрывавшемуся за высокой густой живой изгородью домику на пляже. Монро вышла из машины и постояла перед палисадником, отделявшим ее старую жизнь от нынешней. Голоса из прошлого усилились и теперь звучали в унисон, но ей все-таки удалось, заставив их умолкнуть, справиться с искушением позвонить в калитку. Монро вернулась к машине, и они взяли курс на Дуалу.

Когда Монро добралась до отеля, на улице уже стемнело. Она купила бутылку воды, подошла к номеру Брэдфорда и открыла отмычкой дверь. Сквозь занавески тускло пробивался свет фонарей, а на фоне гула кондиционера дыхание Брэдфорда казалось ровным и ритмичным. Она налила в стакан воды, опустилась на колени перед кроватью и наклонилась, чтобы поднять ему голову.

Она подложила руку ему под затылок, но тут он неожиданно перехватил ее точным и выверенным движением и, притянув к себе вплотную, прошептал:

— Еще раз так сделаешь, и, клянусь, поставлю на тебя «жучок».

Она улыбнулась, и он, чувствуя ее податливость, разжал пальцы.

Монро снова просунула руку ему под голову и, осторожно приподняв, поднесла стакан к его губам. Он жадно выпил всю воду и прикрыл глаза.

— Зачем, черт возьми, ты это сделала?

— Мне нужно было кое-что провернуть. Одной.

— В следующий раз — просто скажи. Я не стану тебе мешать.

— Хорошо, — согласилась она. — Скажу.

Она встала и направилась к двери.

— Увидимся утром, — прошептала она. Щелчок замка закрывшейся за ней двери снова разбудил притихшие было голоса.

…Вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа…[34]

Она прошла по коридору к своему номеру и, чтобы успокоить Брэдфорда, с шумом открыла и закрыла дверь.

…И оставите имя ваше избранным Моим для проклятия…[35]

Сегодня после визита в Криби и посещения дома на пляже заснуть ей точно не удастся.

…И убьет тебя Господь Бог…[36]

Монро поднялась по лестнице на самый верх и толкнула дверь на крышу.

…А рабов Своих назовет иным именем…[37]

После изнуряющей дневной жары прохладный ночной воздух воспринимался с особым облегчением, а тишина сулила утешение. Она нашла чистое и открытое место и легла на спину, устремив взгляд на звезды — их расположение было знакомо с детства, и они светили точно так же, как и в ту ночь.

В тишине зазвучали нараставшие голоса:

…Ибо