— Можно вам несколько вопросов задать? — спросила Петра.

Ей вдруг стало трудно дышать. Удивленная Лорин кивнула.

— Тогда отвечайте быстро. Можете считать, что это такой экзамен. Как зовут вашу дочь?

— Энн Лесли Андервуд Скотт.

— Анна? — переспросила Петра.

— Нет, с Э, Энн.

— Когда она родилась?

— Шестнадцатого июня сорок восьмого года.

— В какой день недели?

— Понедельник.

— Как вы это запомнили?

— Да просто запомнила, и все.

— Что было в тот день?

— Мой муж плакал.

— А еще?

— Я ела маффины с джемом.

— Разве не странно такое помнить?

Лорин замотала головой:

— У вас дети есть?

— Нет.

За исключением неприличных вопросов, которые изредка задавали Петре в кафе «Пальмерас» — туда она обычно заходила, сделав покупки в магазине «Эрам», — этот вопрос она ненавидела больше всего.

— Иначе вы бы понимали, что ничего странного тут нет. Это все?

— Нет. Сначала объясните мне, чего ваш муж хочет от Герхарта Пойкерта?

— Честно говоря, я понятия не имею. Вам лучше знать.

Лорин сжала губы — от морщин в уголках рта на макияже появились трещинки.

— Я не знаю.

— Послушайте, Петра Вагнер!

Официант прошел мимо их столика, высоко держа поднос. Во взгляде, которым он наградил Лорин, когда она взяла за руку другую женщину, читалось если не неодобрение, то по меньшей мере сожаление.

— Расскажите то, что знаете. Можете мне довериться.

От удивления и сомнения Лорин растерялась. Прошлое медленно шло ей навстречу. То, что довелось пережить ее мужу, было прошлым чужого человека. Она и понятия обо всем этом не имела. Петра Вагнер послужила ей проводником.

Постепенно у Лорин перед глазами возник госпиталь с его жизнью и палаты, где лежал Брайан. «Какой ужас», — произносила она время от времени. «Это правда?» — шептала она, не ожидая ответа.

Рассказ о резервном госпитале в горах и проведенных в нем месяцах обнажил оковы страха. Мир больницы: систематическое неправильное лечение, одиночество и трое мужчин, тихо терроризировавших и командовавших окружающими.

Но однажды Арно фон дер Лейен исчез — а с ним и еще два человека.

— Говорите, что мой муж и этот самый Герхарт Пойкерт в госпитале никакого отношения друг к другу не имели?

— Никакого, — растерянно ответила Петра. — Даже наоборот. Герхарт всегда отворачивался, если Арно фон дер Лейен был рядом.

— А что с Герхартом Пойкертом потом случилось?

В ту же секунду, когда прозвучал вопрос, Петра выдернула руку. Ей было дурно. Отвернувшись, она сняла со спинки стула платок. Завязывая его, она застыла. С ее щек незаметно сошел румянец. Когда потекли слезы, она без колебаний взяла у Лорин носовой платок.

В тот день были минуты, казавшиеся Петре часами, и были часы, пролетевшие как доли секунды. Эти несколько минут открыто кричали об одиночестве и недостатке доверия — чувствам нужно было дать волю и озвучить их. В конце концов Петра решилась улыбнуться. Высморкавшись, она отрывисто рассмеялась, застенчиво и облегченно:

— Вам ведь можно верить, правда?

— Можно, — ответила Лорин, вновь беря ее за руку. — Можете — только учтите, что я понятия не имею, в понедельник родилась моя дочь или нет.

Она смущенно засмеялась:

— Просто расскажите мне о себе! Думаю, нам обеим это будет полезно.

Петра влюбилась в Герхарта Пойкерта. Она слышала про него кошмарные вещи, но все равно его любила. После того как Герхарта вместе еще с парой пациентов перевели в Энзен, в районе Порц, у Кёльна, ему стало немного лучше. Петра пустила в ход и уговоры, и взятки, чтобы ей разрешили поехать с ним.

Когда объявили капитуляцию, Герхарт был еще очень и очень слаб. Он мог целыми днями лежать в полубессознательном состоянии, не замечая окружающих. Его хорошо лечили в конце войны, но многочисленные сеансы электрошоковой терапии и грубое обращение со стороны офицеров службы безопасности и других пациентов больницы Фрайбурга высосали из него почти все силы. Ко всему прочему, его состояние напоминало некую форму хронического аллергического шока — ни у кого не было на него времени, да и никто и не понимал, что к его болезни надо отнестись серьезно. Что еще хуже, после завершения войны врачам стало неинтересно лечить этого пациента. Его положение менялось день ото дня. Он принадлежал прошлому, о котором лучше не вспоминать. Были и другие пациенты, над которыми не висело проклятие свастики. И они были важнее. За Герхарта всерьез беспокоилась лишь Петра. У нее не было ни опыта, ни знаний о том, что нужно делать в его случае. Он принимал те же таблетки, что и всегда, — из-за них он спал целыми днями.

Так все и шло, пока не появились те двое из Дома алфавита.

В этот момент Лорин поняла, что страх Петры имел под собой очень веские основания. Эти двое мужчин хотели убить ее любимого человека. Один из них — здоровяк по имени Ланкау — был в числе сбежавших из госпиталя вместе с мужем Лорин.

Двое мужчин, надев халаты, вошли с улицы. Их никто не заметил: постоянно сновали так называемые наблюдатели из оккупационных войск. Документов они не предъявили, и тем не менее сотрудники госпиталя в точности выполнили все их требования. Странное было время: авторитеты менялись в мгновение ока, по мере того как росло количество арестов и облав. От беспорядка страдали все.

Ситуация была шаткая, но никто из немцев не пытался с этим бороться.

Когда Петра во второй раз за день принесла в палату лекарства, Герхарта там не оказалось. Его кровать унесли. Один санитар указал в сторону бельевой — там она и обнаружила Крёнера и Ланкау, склонившихся над кроватью Герхарта. Едва увидев их, она отступила в дверной проем — шумный коридор за ее спиной послужил ей защитой. Происходящее потрясло ее. Дрожащий Герхарт прерывисто дышал.

Приди она несколькими минутами позже, было бы поздно.

Эти двое отпустили Герхарта Пойкерта, потому что пришла она. Она их узнала, а они — глядя полными ненависти глазами — узнали ее. Бросив Герхарта Пойкерта, они вышли из отделения по коридору. В последующие дни они периодически появлялись по очереди — оба улыбались и вели себя безобидно. Пока они приходили поодиночке, Петра не могла ничего с ними поделать. Всегда останется второй — и он придет отомстить. А Герхарт был беззащитной мишенью.

Им обоим грозила опасность.

Так продолжалось пять дней — Петра старалась не оставаться одна и в то же время не выпускать Герхарта Пойкерта из поля зрения больше чем на несколько минут. С каждым днем она отмечала, что он слабеет. С момента появления тех двух мужчин он казался испуганным и оцепеневшим, почти перестал есть и пить. На шестой день она встретила третьего человека из фрайбургского госпиталя.