течение долгих лет он стоял пустым, окружающие его дворцы, сады, здания, всё было запущено, а оттого, что он никогда не отличался изысканностью, после Кракова, после итальянских дворцов, какие там строились, производил неприятное впечатление.

С первого взглядя Сигизмунд Август невольно выкрикнул, что замок в корне нужно было обновить и перестроить и послать в Краков за способными рабочими. У него сразу было срочное и неотложное занятие.

Тем временем в одном крыле, очищенном на скорую руку, разместились король и двор. Король Август постоянно жить там не думал, пока замок не будет готов разместить его и жену, но хотел познакомиться с Литвой, край практически ему незнакомый.

Старые замки в Троках, в Лидзе были так же запущены, как в Вильне. Там разместился слабый гарнизон, а лучшие комнаты не имели ничего, кроме лавок и столов, не везде даже были полы, чаще утоптанная земля.

Паны, окружающие короля, приглашали в гости – молодому государю было не до этого. Едва оглядевшись, он начал путешествовать вокруг. Когда возвращался в Вильно, всегда находил там ожидающих воевод из отдалённых земель, которые уже будущему пану спешили бить челом. Не было других дел, кроме как ежедневно сообщать матери. Мысли короля иногда бежали к Кракову и Неполомицам. Мать в письмах, которые могли быть перехвачены, о Дземме ничего не доносила. Король к ней тем более мог остыть и надеялся, что его освободят. Тем временем Дудич с женой, выбравшись в дорогу, вкушал первые удовольствия странной совместной жизни с ней, тяжело их оплачивая. Со времени свадьбы жена ни словом с ним не перемолвилась. Когда нужно было выдавать приказы, она использовала Бьянку.

Петрек в парадном дорожном костюме, на изысканно убранном коне, с упряжью и седлом, сверкающими от серебра, позолоты и камней, ехал у ступени кареты на страже со стороны, на которой сидела Дземма. Итальянка иногда на него поглядывала, присматривалась к нему, делала гримасу и в конце концов выдала приказ, чтобы не заслонял ей вида и ехал по другую сторону кареты. Дудич должен был исполнить волю супруги. На привалах и ночлегах войти в избу, занимаемую женщинами, ему не разрешалось. Всем его утешением была сострадательная, добрая, кокетливая, хотя уже не очень молоденькая, Бьянка, которая выбегала, нося приказы, а при том утешала его и развлекала беседой.

Дземма ехала молчаливая, гордая, раздражённая долгой поездкой, находя всё неудобным и избегая не только встречи с мужем, но даже напоминаний о нём. Петрек, если бы и хотел, это состояние вещей не мог изменить, против него был целый женский полк, а во главе его, помимо Дземмы, старая, злобная, крикливая итальянка. Петрек не единожды совершал путешествие со двором, знал все его неудобства в стране, но оно ему никогда, как теперь, не давало о себе знать.

Дорога всем показалась одинаково долгой, а для Дудича должна была стать невыносимой, потому что не имел даже того утешения, чтобы свободно лицезреть лицо супруги. Она сидела в глубокой карете и чаще всего её личико так было обвязано вуалью, что мало что было видно, или ничего. Когда останавливались, она входила в избу, в которую доступ мужу был запрещён. Он жаловался на это Бьянке, просто говоря: «Уж не съел бы глазами». Бьянка смеялась и советовала потерпеть.

В конце путешествия, когда уже приближались к столице, Дудич, пройдя через мучения различного рода и степени, добрался даже до гнева и желания отомстить. Он проклинал свою прекрасную даму, которая обходилась с ним как со слугой и рабом.

– Подожди-ка! – говорил он в духе. – Придёт коза к возу, тогда я заплачу тебе за эти все мои мучения.

Только он не знал, когда сможет достичь этого счастливого срока.

Не доезжая до Вильна, Дземма отдала приказ, чтобы они заехали прямо в замок, ни куда-нибудь. Она не поняла иначе положения, только, что там, где выше Августа никого не было, где приказывал он, она должна была открыто занять место его любовницы. Она вовсе не думала этого стыдиться; как прежде, так и теперь, она была горда своим титулом.

Дудич сначала был против того, чтобы заехать в замок, хотел искать в городе постоялый двор, итальянка разгневалась, начала его бранить, и сделали так, как она требовала. По правде говоря, Бьянка заметила ей, что молодой король, может, тут, в чужом городе не захочет так открыто демонстрировать любовницу, Дземма не дала ей говорить дальше.

Поэтому весь кортеж въехал в ворота со сороны Трок, медленно следуя к городским стенам, а Дудич по дороге уже проведал, что короля в Вильне не было; он жил тогда в Олице, и не знали, когда он вернётся. Об этом объявили Бьянке, она – Дземме, но итальянка не изменила решения, гордо ответив, что двор и урядники молодого королям её всё-таки знают.

Они не спеша проследовали прямо к замковым воротам, откуда можно было увидеть нижнее строение, целиком заставленное лесами, где трудилось много рабочих. На одной части нижнего замка крыли крышу, другую ещё строили, некоторые стены штукатурили.

Когда они остановились у ворот, вышли некоторые королевские придворные и служба, наконец старший подкоморий и Мерло, любимый каморник Августа. Дудич объявил им о Дземме, которая сама вылезла из кареты и потребовала гостеприимства в замке.

Мерло, который хорошо её знал, покачивая головой, подошёл.

– Короля нет, – сказал он, – а что хуже, нет комнат. В замке всё переделывают, нет ни угла, где бы можно отдохнуть.

Он сразу шепнул тише, что король ему на всякий случай дал поручение, чтобы Дземма, когда приедет, остановилась в городском постоялом дворе. Где? Мерло на сей счёт никакого распоряжения не получил. Итальянка сильно разгневалась и расплакалась, бранясь и жалуясь одновременно, по примеру королевы Боны. Бьянка должна была прижать её к себе, успокаивая, а Мерло указал Дудичу дом богатого купца, в который они могли напроситься, шепнув ему на ухо, что король принимает участие в этой женщине и заботится о ней. Купца звали Сопоцко.

Тогда они должны были повернуть обратно и ехать назад от замка, а Дземма закрывала себе глаза от стыда. Через замковые ворота вернулись в город и только там на Троцкой улице отыскали Сопоцко.

Купец, наполовину русин, наполовину литвин, говорящий немного по-польски, почесал себе голову, потому что имел семьи, а для Дземмы нужно было освободить несколько комнат. Но для короля и великого князя нельзя было отказываться от службы.

Там, прежде чем женщины, привыкшие к удобствам, и Дземма, которая чуть ли не королевой себя считала, сносно устроились, прежде чем их обеспечили всем