будут ему рады. Ордынцы вон свои – а какие сволочи оказались. А эти вроде как вообще из чужой страны, вдруг они ещё хуже?

Поэтому он свернул на северную дорогу, чтобы в Казакстан не заходить.

На Ишим.

«Может, найду тех, кто мне поможет. Должны же быть люди, которые ненавидят СЧП и Виктора».

Но осторожный скептик внутри него говорил, что лучше не выдавать своего присутствия вообще. Даже мирные граждане могут быть враждебны, думая, что он вор или бандит, а могут и выдать его Орде.

Поэтому он крался, как лазутчик. Хотя почему «как»? Он именно им и был. Шпион на чужой территории. Хотя бы и самозванный, не имеющий задания.

Впрочем, почему это не имеющий?

* * *

Надо было смириться, что отряд «Йети» перестал существовать. Если кто-то и ушёл, их догнали и добили. Живыми могли захватить только главных и привезти куда-нибудь в ставку Чрезвычайного Правительства для допросов и пыток. Это хуже смерти… А если человек десять и ушли живыми, то ни на что уже повлиять не могли. Дай бог, если доберутся до Кузнецово.

«А вдруг на само Кузнецово нападут? Да, я видел, как машины этих козлёнышей уходили на запад, но вдруг это хитрость?».

В повторную атаку ордынцев на Державу он не верил. Там полная мобилизация, сибиряков уже врасплох не захватишь, и враги должны это знать. Но даже если до столицы не пойдут, пограничный форпост могут сжечь вместе с жителями.

Но это не его проблемы. Он никак не сможет на это повлиять, и никого не успеет предупредить, даже если бы что-то знал. Все радиопередатчики, которые имелись у отряда, враги забрали. Не говоря уже о том, что Саша не умел ими пользоваться. А ещё вроде был какой-то шифр. В Заринске его передачи приняли бы за дезинформацию.

Да что толку об этом думать?

Дни его были заполнены тяжелыми переходами и бытовыми заботами. От всего, что пришлось недавно увидеть, Саша не почувствовал ничего похожего на испытанное им в адском санатории, когда убили Киру. Точнее, когда сделали так, что она ушла из жизни сама. Ничего похожего на то, что пережил он чуть раньше, когда понял, что потерял отца. С того дня, после которого сестру с дедом живыми не видел. Со дня предательской атаки на колонну переселенцев.

За которую эти собаки ему ещё…

Не четвероногие собаки, разумеется. Те ни в чём не виноваты. А вот люди… Перед глазами замелькали жуткие кровавые видения.

Спокойно. Хватит себя накручивать. В дороге толку от ярости нет.

Лучше сохранить мертвящее состояние покоя. Запомнить и сохранить.

Иногда Саша шёл целый день и не видел никаких признаков того, что здесь раньше жили люди, кроме самого шоссе. Дикая равнина, поросшая кое-где невысоким лесом, чаще лиственным, в обе стороны.

Нельзя привыкать к кому-то. Потому что все уходят тогда, когда они больше всего нужны. Если не можешь бороться – просто тихо убейся. Но не ной и не жалей себя. Можно плакать и кричать, если это не мешает драться. А когда прижмут к стене, когда выхода нет – просто уйди. Навсегда. Но так, чтобы запомнили. И, желательно, не один.

За что это всё? Почему ему?

Потому что. Судьба не понимает слова «за что?».

– Это не слово, а фраза, – Младший ответил сам себе вслух. – Даже две фразы.

«И они верны. Вселенной безразлично, выживешь ты или сдохнешь, дурачок. И не только ты. Она это уже не раз доказала. Вспомни собачек и волков. Вот она, жизнь. Все едят друг друга, даже существа одного вида».

И так было всегда. Дед показывал ему много распечаток из древнего Интернета.

«Хрен с ней, с политикой, религией, нациями… но люди выкладывали, например, рецепты пирожков! Пирожков, Сашка. Делились от всей души. И всегда из десяти комментаторов находились два, которые желали им побыстрее сдохнуть, потому что пирожки неправильные и годятся только для… людей неправильной национальности или взглядов».

Вот поэтому, хотя Младший внимательно высматривал в снегу волчьи следы, гораздо сильнее его встревожили бы человеческие.

Тогда в октябре в Кузбассе, после всех потерь, он не убил себя потому, что силы давала ненависть. И до сих пор, вспоминая лица тех бандитов, Саша каждый раз подзаряжался, будто от батарейки. Появлялось желание дойти, не сдохнуть раньше времени. Чувствовался такой прилив сил, что не хотелось спать даже после сложных переходов.

Его нервы загрубели, как могут загрубеть подошвы, если ходить по камням босиком. На душе было пусто, но спокойно. Оказывается, состояние, когда мёртв изнутри, помогает выжить.

* * *

Он шел по шоссе. Масштаб этих огромных путей из асфальта и бетона поражал.

Как и бетонные микрорайоны, как и железные магистрали со столбами и проводами, кое-где ещё висящими над головой. Да и сами поезда… это ж сколько металла на них ушло. Вагонов грузовых и пассажирских в окрестностях Прокопы он видел столько, что когда в детстве их считал, прогуливаясь, то доходил за день до многих сотен.

Но автодороги удивляли не меньше. Поражали бордюры, высокие фонари, мосты над дорогами, щиты для рекламы, даже просто знаки – которых натыкали тысячи, десятки тысяч. И всё это не в пределах небольшого города, а куда глаз хватает – в обе стороны. На многие километры, до границ материка.

И уже больше тысячи километров отделяло его от Заринска… и даже до границ Сибирской Державы не меньше пятисот по прямой. Теперь уже возвращаться точно бессмысленно. Времени на это уйдёт ненамного меньше, чем на то, чтобы добраться до цели.

Там, даже если убедится, что спасать некого, он сделает то, что должен. Нанесёт максимальный ущерб. И постарается уцелеть.

Никакой фантастики. В художественных книжках и фильмах многие герои делали это в одиночку… и не герои тоже. Но и в реальности, судя по рассказам о войнах, такое случалось. Не надо вызывать повелителя тьмы на дуэль. Достаточно подкрасться к его лагерю или дворцу и пустить ему пулю в голову с большого расстояния. Или не главному повелителю, а кому-то из его важных приспешников. И жизнь будет прожита не зря.

Он сделает то, для чего шёл. А потом уже будет думать, куда возвращаться.

Все найденные при разгроме «Йети» бумаги налётчики или унесли, или сожгли там же, в яме, рядом с трупами. Подробный атлас дорог Сибири и Урала, который был в штабной машине, они, похоже, забрали вместе с машиной. А вот другой атлас, плохонький, который Младший пару раз видел у Семёна Плахова, бросили в огонь.