о разговоре, который прервали новобранцы, заявившие, что Джонни предатель, и ринувшиеся на него с кулаками, хорошо, что на выручку пришел старый солдат и давний коллега Берга.

– За что боролся, на то и напоролся, – сказала Саша, она по-прежнему не могла произнести имя Джонни. – Он хотел разрушить нашу семью, под тем предлогом, что пишет биографию Ханса.

Сверре покачал головой.

– Да пойми ты, у Джонни Берга есть очень веская причина чертовски злиться на отца. У «морских охотников» Берг котируется высоко. Вчера после его отъезда я потолковал о нем кое с кем из стариков. Ты знаешь его историю?

Саша почувствовала себя как женщина, которой кто-то вздумал рассказать о любовницах ее мужа: ей ужасно хотелось все узнать, но одновременно и не хотелось.

– Сейчас у нас нет времени, – сказала она.

– Есть у тебя время, сестренка, есть, – уверенно сказал Сверре. – Я ведь вижу.

– Может, выйдем? – сказала Саша и посмотрела на младшую сестру. Та пожала плечами.

– Берг всегда был особенный, – сказал Сверре, когда они вышли на площадку перед главным домом. – Никто не знает, откуда он родом, вероятно, откуда-то с Ближнего Востока. Воспитывался в приемной семье. Сплошные склоки, в шестнадцать лет его вышвырнули на улицу, жил в сквоттах среди наркоманов. По какой-то причине решил стать «морским охотником», а поскольку был безбашенный и сильный, добился своего. Был принят в один из секретных отделов разведки.

Она часто думала, что проблемы брата связаны с тем, что один из ее друзей-психологов называет «covert, то есть скрытый, нарциссизм». Он был о себе такого же высокого мнения и отличался таким же эгоцентризмом, как нарциссисты-мегаломаны вроде Улава и Ханса, однако в противоположность им ему недоставало энергии и беззастенчивости. «Я мог бы стать „морским охотником“», – часто ворчал он, когда бывал пьян и полон горечи. Типично для скрытого нарциссиста, как и смесь зависти и восхищения другими. Джонни Берг был определенно из тех, кем брат восхищался.

– Дело в том, – продолжал Сверре, когда они подошли к павильону, – что М. Магнус поручил Джонни Бергу задание, которое закончилось тюрьмой в Курдистане. Это само по себе интересно, но по-настоящему весьма любопытно, что именно отец втайне препятствовал его возвращению домой, в Норвегию.

– Почем ты знаешь? Какой-нибудь «морской охотник» поведал тебе за стаканом виски его одиссею?

– Не могу рассказать. – Сверре неподвижно смотрел на нее. – Но я точно знаю, Джонни Берг был невиновен. И могу понять, что человек, который выполняет задание М. Магнуса, а потом брошен гнить в игиловской тюрьме, чертовски зол на того, кто живет вон там.

Он показал на башню.

Глава 38. Единовременная сумма, не облагаемая налогом

Погода прекрасная, Сверре стал в дверях главного дома, встречая бергенскую делегацию. Ханс Фалк щеголеватой походкой направлялся к главному дому, со своей подругой, малышом Пером в переноске и тремя взрослыми детьми.

При виде Марты у Сверре, как всегда, кольнуло в груди, а она расцеловала его в обе щеки. Он почуял ее запах.

– Рада видеть тебя, Сверре, – сказала она, несколько официально, явно из-за русского и детей, которых притащила с собой.

Иван нес одного сынишку на закорках и приветствовал Сверре железным рукопожатием и непроницаемым выражением лица. Подошла Андреа, устремилась прямо к Марте и демонстративно чмокнула ее в губы.

– Потрясающе выглядишь, Марта. Лучше, чем когда-либо, честно.

– Попробуй родить парочку детишек, Андреа, – прокартавила Марта. – Вопреки всем разговорам выглядишь тогда привлекательней.

Старший сын Ханса, Кристиан, по профессии экономист, по характеру большой зануда, любитель активного отдыха, примерно в годах Сверре, прибыл с симпатичной женой и двумя бойкими детишками. Младший его брат, тридцатилетний Эрик, наоборот, любил бродячую жизнь и не брезговал наркотой, глаза у него были испуганные, в красных прожилках, а сам он полнотелый, опухший от антидепрессантов. Сыновей Ханс завел от некой репортерши, с которой жил некоторое время в восьмидесятые. Улав твердил, что в Эрике Фалке «много от Пера и от Харриет». И что он «слабой конституции», вообще свойственной бергенской ветви, из-за чего воспитательная манера Ханса, вечно отсутствующего отца, сказалась на Эрике особенно плохо.

– Я слыхал, ты опять собираешься в Афганистан, Сверре, – сказал Ханс, положив руку ему на плечо.

– Только что вернулся со сборов.

Ханс покачал головой.

– Когда только политики поймут, что оккупация этой страны никогда не доводила до добра?

– Я солдат, а не политик, – сказал Сверре. Он старался избегать дядиных тирад.

– Нет, – Ханс пристально посмотрел на него. – Ты оккупант. А я своими глазами видел, что там происходит с оккупантами. В восемьдесят пятом, когда моджахеды начали сбивать советские вертолеты…

– …переносными ракетными комплексами «Стингер», которые им поставляли США, полагая, что моджахеды – их надежный союзник в борьбе против коммунизма, но на самом деле этот союзник заложил основы «Аль-Каиды», – докончила Андреа. Все стоявшие вокруг заулыбались. – Ты уже сто раз рассказывал эту историю, дядя Ханс.

– Да, – серьезно отозвался он. – И буду рассказывать, пока кто-то наконец не услышит.

– Давайте лучше насладимся здешними наследственными свободой и благополучием, а? – Андреа посмотрела на Ханса. – Мы же самые богатые и самые свободные люди на свете!

В каминной подали устриц, фуа-гра и шампанское «Поль Роже» – хоть залейся. По-прежнему стояло тепло, и многие вышли на мощенную плитами террасу. Дети сновали по коридорам и по лужайке. Сверре заметил, что непринужденная атмосфера таит в себе подспудное напряжение. Он извинился и пошел в туалет, а когда вышел, услыхал за спиной голос:

– Сверре?

Марта. До чего же красивая, подумал он, золотые волосы, темные у корней, волной падали на плечи, скулы высокие, глаза голубые, а над ними темные дуги бровей. И запах, ее запах, точно такой, как раньше, нет, его надо запретить законом.

– Ты звонил мне, – строго сказала она. – Еще раз прошу: не звони.

– Я звонил по поводу Вериного наследства.

Она с интересом посмотрела на него.

– А что с ним?

– Пойдем, – сказал Сверре.

По широкой лестнице они поднялись в холл, в библиотеку на втором этаже. Марта села в кресло рококо, положила ногу на ногу. Слегка трясущимися руками Сверре открыл шкаф, достал бутылку старого виски.

– Я не буду, – решительно отказалась Марта. – Рассказывай, чего ты хочешь.

– По правде говоря, вы вообще ничего не получите, – сказал он. – Продажа посторонним исключена, как вы знаете. Теоретически мы могли бы выкупить акции и заплатить компенсацию. Но он не хочет. Он хочет, чтобы вы остались в рамках семьи.

– Я все это знаю. Ты притащил меня сюда не затем, чтобы сообщить об этом.

Сверре набрал в грудь воздуху.

– Я предложил