лица становится ужасающе нейтральным. — Держу пари, если бы она была жива, она бы тоже простила тебя.

Его рука стала холодной, так как кровообращение прекратилось. Все стало вялым и безжизненным. Он стал бледнее — кроме губ, которые приобрели синий оттенок.

Я был там в самый интимный момент его жизни. И я бы ни за что не изменил этого.

Я не шевелился, когда он потерял сознание, и держал его за руку, когда он перешел от живых к мертвым. Мне было трудно понять, что я чувствую. В каком-то смысле я был благодарен за путешествие с ним. В другом — я презирал его за то, что он заставил нас обоих пройти через это.

Медсестра ворвалась в палату через несколько мгновений после того, как ЭКГ показала, что он ушел из жизни. Я убрал руку и сел прямо.

— Мне очень жаль вашего отца, — тихо сказала она, нажимая на одну из бесконечных кнопок у кровати Чарли.

— С чего вы взяли, что он был моим отцом? — Я посмотрел на нее.

Она посмотрела между нами, смутившись.

— О, простите, я думала…

— Он и был им, — вмешался я и понял, что, как ни странно, сегодня он и вправду похож на моего отца. — Он был.

Даффи открыла дверь, выглядя пепельно. Ее глаза были красными, а плечи ссутулились. Она никогда не выглядела так прекрасно, как здесь, передо мной.

— О, Риггс. — Ее глаза наполнились свежими слезами, и она закрыла рот рукой. — Мне так жаль.

В ту ночь мы с Даффи вместе вернулись домой, вместе забрались в ее постель и вместе занялись сексом. Мы оба нуждались в этом, и оправдание было налицо — мы были сломлены, нам было больно; если и был шанс совершить последнюю ошибку, то именно сегодня. Кроме того, секс был антитезой смерти. Он символизировал жизнь. Похоть. Страсть. Тепло.

Мы медленно прикасались, медленно целовались, медленно любили.

Когда взошло солнце и я проснулся — теперь уже по-настоящему осиротевший, без второго шанса, без возврата, без сюрпризов, — Даффи не было в постели.

Я вышел из ее спальни без рубашки, стирая сон с глаз. Она стояла на кухне, готовя нам овсянку и фрукты.

Она обернулась на звук моих приближающихся шагов. На ней была моя рубашка больших размеров, и она слабо улыбнулась мне.

— Эй, ты. Как спалось? Надеюсь, ты голоден.

По выражению ее глаз я понял, что она считает прошлую ночь примирением. Я должен был дать ей понять, что это не так. Надежду, плавающую в ее радужных глазах, предстояло залить бензином.

— Давай поговорим. — Я наклонил голову в сторону дивана.

Она последовала за мной к дивану и села, скрестив руки на коленях. Я буду скучать по ее позе. По ее неодобрительному поджатию губ. Ее сарказму, доброжелательности и причудливому увлечения вафлями. Но это нужно было сделать. Я не мог постоянно страдать от людей. Оставаться рядом, идти на жертвы, чтобы потом разочароваться. К тому же Даффи была рискованной инвестицией. Женщины, которые охотятся за деньгами, охотятся за властью, а в их окружении всегда найдется кто-то с большей властью. Я не хотел тратить свою жизнь на то, чтобы удержать ее.

— Сегодня я сажусь на самолет в Марокко.

Выражение ее лица не изменилось, разве что слегка вздрогнуло.

— Конечно. Ты сказал, что у тебя там есть работа. Может быть, когда ты вернешься домой…

— У меня нет дома, — сказал я, прервав ее слова. — Это твоя квартира, а не моя. На самом деле, я уже просрочил свое гостеприимство. Мы уже подали заявление, предоставив все необходимые доказательства того, что мы живем вместе. Нет смысла оттягивать неизбежное.

— Ты съезжаешь? — У нее перекосило рот. Мико воспользовалась возможностью запрыгнуть на диван и устроиться в небольшом промежутке между нами, переводя взгляд то налево, то направо, чтобы увидеть, кто первым погладит ее.

Я рассеянно погладил ее за ухом.

— Не беспокойся о Мико. Она будет с Винни. Арсен меня убьет, но я знаю, что она о ней позаботится.

Кроме того, Арсен всегда хотел меня убить. Ничего нового под солнцем.

— Где ты остановишься в Нью-Йорке? — Она моргнула.

— У Кристиана. У Арсена. Как обычно. — Я встал, зная, что каждая минута, проведенная в таком положении, приближает меня к тому, чтобы передумать и умолять ее о шансе. — Не беспокойся о собеседовании. Я буду там, и мы его пройдем. Хорошо?

Я видел, что она была в шоке. Я также мог сказать, что чертовски люблю эту женщину. Видя, как она страдает, я так сильно разрушился, что даже удивился, что все еще могу стоять на ногах. Мне казалось, что мою душу вырвали из тела ржавыми граблями и бросили в глубины ада.

Но именно поэтому я должен был уйти.

Я был влюблен в женщину, которая хотела договориться.

А я? Мне нужна была вся эта гребаная сделка.

— Значит, все кончено? — Она медленно поднялась. — Ты и я?

Скажи «нет». Нет. Схвати ее. Поцелуй ее. Брось свое сердце на кон. Будь мужиком, Риггс. Ты лазил по горам. Ты бороздил тропические леса. Сделай это, черт возьми.

— У этого нет будущего. — Я показал между нами, мой тон был мертвым. — Ты это знала.

Ее глаза дико блуждали по моему лицу. Что бы она ни искала — сомнение, сомнения, сожаление, — она этого не нашла.

— Да. — Она облизнула губы, отводя взгляд. — Наверное, ты прав.

Убейте меня сейчас.

Я подошел к куче одежды и начал запихивать ее одну за другой в рюкзак. Взял белый хенли и надел его, затем сунул ноги в ботинки.

Я не мог смотреть на нее. Черт, я даже не мог вынести, когда она смотрела на меня.

— Могу я спросить тебя об одной вещи? — Я почувствовал, что ее глаза следят за моими движениями.

— Да, — сказал я. — Конечно.

— Ты получил результаты анализа крови? И если да, то каковы они?

Я остановился, скомканные брюки все еще были в моем кулаке. Я поднял голову и грустно улыбнулся ей.

— Я не являюсь носителем болезни. Я разговаривал со специалистом. Он сказал, что мигрени, скорее всего, вызваны проблемами с высотой из-за того, что я занимаюсь альпинизмом.

Ее лицо поникло от облегчения.

— Приятно слышать. Спасибо, что рассказал мне.

— Спасибо за заботу.

— Конечно, мне не все равно, Риггс. — Она отвернулась, чтобы я не увидел слез в ее глазах. — Мне всегда будет не все равно. Я хочу, чтобы ты это знал. У тебя всегда будет дом во мне. Неважно, где