– Хорошо, тогда передайте ей, что я знаю из надежного источника в гмине, что Браузеры сегодня этот нотариальный акт подписывают. У нотариуса в Мронгово.

– Но… – Тадеушу показалось, что он ослышался.

– Пан Охник, никаких «но»! – Ксендз не любил возражений. – Передайте, и все. И баста. Так что слава Иисусу Христу, и сегодня приглашаю вас на службу, она будет за прихожан.

– Навеки слава, – прошептал в трубку изумленный Тадеуш.

Он присел на скамейку и задумался. Потом резко встал, поднялся на второй этаж и осторожно постучал в дверь комнаты старшей дочери.

– Эва? Можно войти? – спросил он.

– Да, входи, пожалуйста, – донеслось из-за двери.

Эва сидела в кровати, закутавшись в халат. Было видно, что ночью она не спала и плакала. У отца сжалось сердце. Если бы она была маленькой девочкой, он, наверное, обнял бы ее, но после всех этих ссор и конфликтов пока не мог переломить себя, поэтому присел рядом.

– Доченька, – начал Тадеуш, – я так думаю… брось ты это. Давай оставим все как есть. Что будет, то будет. Что мы, деревенские бедняки, можем? Ничего. Захотят нас выкупить, значит, выкупят. Мы люди маленькие. Эва, умоляю тебя, брось это! Возвращайся в Ольштын, закончи аспирантуру, делай что хочешь, но только оставь эти дела!

Эва тяжело вздохнула.

– Папа… – Она взяла его за руку. – Об этом тяжело говорить. Знаешь… я… – Голос ее сорвался. – Я все понимаю, знаю, что ты говоришь это, так как боишься за меня, боишься за нас всех. Я тоже боюсь.

Эва крепче сжала его руку. Минуту сидели молча. Слышны были только разговоры сестер внизу и щебетание Бартуся, которого Ханка теперь каждое утро отвозила в город в интеграционный садик.

Эва тяжело вздохнула.

– Нет, папа, я не могу это оставить. Дело зашло так далеко, что я не могу отступить. Прости. Я все обдумала, всю ночь не сомкнула глаз. Нельзя жить в страхе. Нельзя позволить, чтобы какие-то люди забирали то, что принадлежит нам. Я не могу… из-за Алекса. – Она посмотрела отцу в глаза. – Несмотря ни на что, я его любила. – Это признание стало неожиданностью для нее самой. – Это мой долг перед ним.

Тадеуш почувствовал, как по щеке поползла слеза. Он не был согласен ни с одним словом из того, что сказала дочь, но не мог сделать ничего, только крепко ее обнять. Впервые за много лет.

– Дочка, я должен тебе кое-что сказать, – наконец произнес он. – Звонил приходский ксендз. Браузеры сегодня подписывают нотариальный акт в Мронгово.

Эва вскочила, как от удара молнии.

– Папа! И ты только сейчас это говоришь?! Боже! – Она побежала в ванную, по дороге набирая номера телефонов Сильвии и Тимона. – Нельзя терять ни минуты!

* * *

Рышард в последнюю секунду заметил фигуру на обочине и всего на волосок разминулся с женщиной, которая шла вдоль дороги.

– Б…, куда прешь?! – выругался он. – Еще не хватало, чтобы какой-то мусор лез мне под колеса!

Он летел сломя голову. Деревья вдоль дороги из Марадок в Мронгово только мелькали, машины жались к обочине. Рышард спешил, как никогда в жизни.

«Я до тебя доберусь, маленькая сучка, – мысленно повторял он. – Доберусь и растопчу!»

Когда перед глазами вставало лицо Эвы Охник, этой глупой деревенской девки, которая – такова была горькая правда! – все испортила, Рышард сжимал пальцы на руле так, что побелели костяшки. Ох, как же он разочаровался в Александре! В этом преданном, всегда готовом действовать, здравомыслящем Александре! Рышард так в него верил, столько инвестировал. И совсем недавно видел в нем кого-то вроде лучшего ученика. Связывал с ним серьезные планы. После мазурской операции, которая прошла бы успешно, если бы не эта подстилка, взбаламутившая Алекса, Рышард собирался сделать его своим неформальным заместителем. Но Алекс предпочел все испортить. Какая неудача, какой провал! И все из-за какой-то глупой девки из мазурского Зажопинска.

– Идиот, думающий членом! И что он с этого получил? – Рышард разъяренно посигналил велосипедисту, который ехал, как и положено, по обочине. – Сваливай! – заорал он, хотя парень его не слышал.

Он гнал как бешеный, поскольку хорошо знал, что нельзя терять ни минуты. Алекс по понятным причинам не мог явиться на подписание нотариального акта с немцами, поэтому Рышард отправил туда другого человека. Однако теперь самым важным было не это подписание. Он спешил как сумасшедший, чтобы добраться до Эвы, так как при сложившейся ситуации только у нее могло быть то, что он должен был обязательно вернуть. Только ей этот идиот Кропивницкий мог оставить то, что внушало Рышарду настоящий страх со вчерашнего дня, когда Алекс решил шантажировать его, как последний фраер. Дурак, не знал, на что замахивается! Или переоценил свои возможности…

– О да! – Рышард зажег сигарету и глубоко затянулся. – Определенно переоценил…

Однако, что бы он ни думал о своем бывшем партнере, сейчас имело значение только одно: забрать диск с записью, в существовании которого признался этот кретин, прежде чем тот попадет в посторонние руки. Даже если придется вырвать его из горла у этой шлюхи, он не отступится. Надо только ее найти, а это будет нетрудно: идиотка, сующая нос не в свои дела, наверняка явится к офису нотариуса. В этом Рышард был более чем уверен. Он поймает ее в Мронгово, от него не сбежишь!

Этот диск был его самой большой проблемой. Бомбой замедленного действия. Если выплывет на свет… Рышард старался не думать об этом. Это был бы конец! Гнил бы он в тюрьме долгие годы, возможно, до конца жизни. Он не знал, сколько сейчас дают за убийство. Хотя это было неумышленно, просто так получилось. Он слишком сильно стянул шнур вокруг шеи той девки, и… ну и задохнулась. Так получилось. Побочный эффект их забав в джентльменском клубе.

Что было, того не вернуть. Одно несомненно: никто посторонний не должен об этом узнать. Даже если ему придется укокошить очередную глупую сучку.

* * *

Через полтора часа Тимон, Сильвия и Эва стояли под домом, на котором блестела золотом табличка «Анна Зимницкая. Нотариус». Именно здесь, согласно информации, которую Эве передал приходский священник, должно было произойти подписание документов.

Караулили у входа ввиду отсутствия лучших идей. Тимон считал, что в настоящий момент единственный метод – это умолять немцев дать им время. Чтобы никакие точки над «і» не были расставлены и ничего не стало неотвратимым. Чтобы еще можно было действовать!

Эва была настроена скептически.

– И как ты себе это представляешь? Что я упаду к ним в ноги, рыдая? Что я кинусь грудью на двери нотариуса? И вообще, почему они должны меня слушать?

– Ну, в принципе… – Тимон пожал плечами.

Сильвия фыркнула.

– Ты не фыркай, а предложи что-нибудь получше! – возмутился он. – Это тонкая материя. На самом деле все зависит от того, удастся ли нам их убедить.