Насколько известно, как и пастор Шлаг, Вильям Круйт, кого бы к нему ни подсаживали в тюрьме и как бы его ни допрашивали, ничего существенного немцам не рассказал. Точнее, он рассказывал им что угодно о своей прошлой жизни, но не выдал никаких секретов о том, с каким заданием направлен в Бельгию[891]. Не выдал он и своего сына, который был заброшен в оккупированную нацистами Европу, в Голландию, за несколько дней до него.

Вернёмся к началу этой главы, в эпиграф которой мы вынесли цитату из воспоминания «большого шефа» советской разведсети «Красная капелла» Леопольда Треппера. Он писал, что арестованного ими Круйта-старшего немцы отволокли в морг, сорвали там простыню с трупа его спутника, и это оказался «его собственный сын, убитый в момент приземления».

А теперь читаем продолжение допроса Сезарин Буше (соседка той бельгийской пары, в чьей квартире немцы взяли Круйта-старшего): «Я забыла вам сказать, в то время как Бокар отсутствовал, какой-то молодой человек позвонил ко мне в дверь. Он примерно соответствовал следующему описанию: очень высокий, маленькие американские усики, чёрные волосы, зачёсанные назад, широкий в кости, одет в такой светло-светло-бежевый тренчкот, с непокрытой головой. Он принёс письмо голубого цвета. Я имею в виду, что конверт был голубого цвета с таким прозрачным окошком. Он мне показал этот конверт, и я смогла увидеть, что письмо, которое он содержал, было адресовано на имя госпожи Пьер. В тот же самый момент она сама появилась внизу у лестницы. Она приблизилась к этому мужчине и посоветовала ему бежать, а мне сказала: «Это сын старика. Одного уже достаточно». Впоследствии, я никогда больше не видела этого мужчину»[892].

Так, значит, Круйт-младший не погиб, а выжил?

На самом деле, внимательные читатели, конечно же, помнят из предыдущих глав, что именно Круйт-младший был у дома Бруно Кюна, когда гестаповцы пришли к нему 28 июля 1943 г. Больше того: в ноябре 1942 г. Кюн был сброшен с парашютом в том же месте, где Круйт-младший еще в июне[893]. То есть, с одной стороны, ответ на вопрос, пережил ли Нико Круйт своего отца, нам уже известен.

Сразу, конечно, возникает дополнительный вопрос. Почему же Круйта-младшего «похоронил» Леопольд Треппер? В своей книге о «Красной капелле» француз Гийом Буржуа это утверждение назвал «фантазией»[894], а в разговоре с собкором ВГТРК предположил, что Треппер специально вносил путаницу, направляя по ложному следу тех, кто хотел побольше узнать о Нико Круйте, продолжившем жить в Голландии и после войны. Что ж. Тот же Стивен Тайас недаром напоминает, что, несмотря на послевоенный скандальный разрыв Треппера с официальными коммунистическими властями СССР и Польши, его всё-таки считали двойным и даже тройным агентом[895]. И речь – не только о линии Москва – Берлин – Москва времен Второй мировой войны. Речь о том, что, даже разорвав с послевоенными правителями соцлагеря, Треппер мог продолжать быть верным не только коммунистической идее, но и, скажем так, корпоративным интересам разведок стран соцлагеря. С другой стороны, проявим верность и мы: верность такому замечательному именно британского методу, как «польза сомнения». В конце концов, мы уже приводили несколько примеров того, как что-то в своих мемуарах Треппер уже попросту путал: он писал свои воспоминания, когда после описываемых им событий прошло уже несколько десятилетий.

Но как ни странно, мы вновь повторим этот вопрос: «Так выжил Нико Круйт или нет?» Что ещё более странно, на этот вопрос мы ответим так: «И да, и нет».

Он безусловно пережил отца, точно выжил в войну (в определённый момент спрятался у знакомых), но 18 июля 1954 г. жизнь его прервалась: его нашли в его квартире в Амстердаме, где был включён, но не зажжён газ на кухне[896].

На Западе в отношении этой смерти есть подозрения, что это мог быть не суицид, а убийство, осуществлённое советскими спецслужбами, недовольными тем, что Нико Круйт давал показания, в частности, голландским парламентариям, а возможно, ещё и сотрудничал и со спецслужбами Нидерландов[897]. В частности, голландским властям он рассказал, что до войны к нему и его отцу приходил от НКВД некто, в ком (несмотря на ошибку в написании фамилии) всё-таки «читается» Александр Коротков. Дабы не утомлять читателя, не будем приводить здесь все невероятные особенности биографии этого безусловно знакового человека, но заметим, что с конца 1940-х генерал-майор Коротков был тем, кто отвечал за работу советских разведчиков-нелегалов[898]. То есть распространение лишних о нём знаний не приветствовалось.

Но есть и весьма показательный момент: личное дело Нико Круйта до сих пор засекречено в Британии[899].

Какую роль он сыграл после войны и мог ли быть целью? Этого мы не знаем. Но кем он был до войны? Насколько справедливы предположения, что у него были сомнения в отношении коммунизма и советской власти? Что ещё мы знаем о нём, кроме того, что, оказавшись в Москве, он стал столяром и изготавливал бильярдные шары?

Сегодня мы можем ответить на некоторые вопросы, изучив его дело в архиве Коминтерна. Вывод номер один: он, чья мать-голландка умерла, а мачеха-немка покончила жизнь самоубийством, прежде всего ориентировался на своего отца. Зримое доказательство – в том, как он унаследовал от отца даже почерк. Не надо быть графологом, чтобы увидеть, в какой же практически одинаковой стилистике они подписывались – будь то кириллицей или латиницей. Например, манера написания букв «К» и «Т» более чем схожая.

Такие похожие автографы отца и сына[900]