class="v">Ветер, кажется, понимает

Радость полосок на флаге.

Только жаль комочка бумаги,

Что на гребень волна подымает:

С рук соскользнул – и в воду,

Плыть без конца и без края

Месяцы, может быть, годы.

Тоскливым словом «свобода»

Это у нас называют.

Неужели нету счастья в воле,

Так что сны даже больше не снятся?

Неужель в тошнотворной соли

Вечно мокнуть и растворяться?..

Ах, забыл среди плеска влаги,

Что на борту я, а не

Мятым обрывком бумаги

В Атлантическом океане.

1949

Лосанжелосский Верлибр

Ein Fichtenbaum steht einsam…

Равнодушные сосна и пальма

Растут рядом,

Опровергая весь романтизм.

Первая страница рукописи поэмы «Два и три четверти»

Гурилевские романсы

(конец последней – шестой главы поэмы)

Так картинкою на стенку

Предо мной моя Россия.

Той России больше нету,

Той России я не видел.

Почему ж я точно знаю,

Сколько в этом доме комнат

И которые ступеньки

Под ногой поют протяжно?

Иль с рожденьем мы теряем

Что-то очень дорогое

И к нему потом стремимся?

Говорят, что у России

Флаг был белый-синий-красный:

Красный, словно в косах ленты,

Синий, как на ниве точки

Васильков, сухих и грустных,

Белый, как поля зимою…

Очень белой и веселой,

Ноздри щиплющей зимою

Я когда-то где-то видел

Девушку в берете красном

С синей розою в петлице.

Имени я не запомнил:

Может, то была Россия?..

Мы придумали Россию,

Я придумал, ты придумал,

Он, она, оно – так надо.

Но России нет на свете.

Может быть, была – не знаю;

К сожаленью, я там не был.

Тра-та-там, тра-та-там,

К сожаленью, не был там.

Для меня она – поэма,

Грусть диагональных струек.

Где тот дом теперь и что в нем?

Канцелярия совхоза

Иль районная больница?

Это всё не так уж важно,

И не в этом вовсе дело.

Лип и клавесин подобных,

Чувств таких, переживаний

Ричардсону бы хватило

Толстых на десять романов.

Мне же это вздох случайный,

Так, вздремнулось ненароком.

Вот и кончилась поэма.

Впрочем, я забыл о главном,

О «товарищах-потомках».

Не исключена возможность,

Что потомство откопает

Рукопись моей поэмы.

На такой прискорбный случай

Нужно сочинить заране

К ним прямое обращенье,

Пальцем указав на темы,

На идеи основные,

И попутно объясняя,

Что к чему и что же автор,

Собственно сказать желает.

Вы, не знающие больше

Войн, арестов, эмиграции,

Лагерей, бомбардировок, —

Вам наверно будет странно,

Почему в такое время,

Где вопросов неотложных —

Словно комаров в болоте,

Где проблем насущных, важных

Как в харкотине бактерий,

И когда поэт обязан

Всё понять и разобраться,

Указав собратьям выход —

Почему в такое время

Выводить опять на сцену,

Что другие описали

И не раз и много лучше, —

Да к тому же без сюжета,

Нету знания эпохи,

Даже просто рифмы нету.

Почему? Ответить трудно.

Только вы меня поймете,

Персонажи из поэмы,

Вы, картонные фигурки,

Что вырезывал я в детстве

И потом играл часами

На полу, в саду, на печке.

О фигурки из бумаги,

Как уйти к вам? За окошком

Липы не шумят. Их нету.

За окном – дома и полночь.

Я готов. Рюкзак в порядке.

Обувь выдержит с неделю.

Шарф свой затяну потуже

(Иль совсем не надо шарфа)…

Вот уж позади остались

Шум шагов по тротуару

И бессонница унылых

Фонарей на перекрестках.

Как нога ступает мягко

По земле, родной опоре! —

И приветствует знакомых:

Камни, рытвины и лужи!

Скоро будут и мозоли,

Компаньоны дальних странствий!

Никогда не знал, что ночью

Так тепло и так просторно.

Только в поле есть дорога.

Только ночью светят звезды.

Моршен (Марченко) Николай Николаевич

(1917–2001) – поэт

Сын прозаика Николая Владимировича Марченко (Нарокова). Детство прошло в Одессе, в 1941 г. Окончил физмат Киевского государственного университета по специальности физика. Физические термины и даже целая формула встречаются в его стихах. В 1943 году семья уехала в Германию. Конец войны застал Марченко в гамбургском лагере перемещенных лиц Zoo Camp. В 1950 эмигрировал в США. Занимался черновой работой на различных промышленных предприятиях пока не получил работу преподавателя русского языка в Школе военных переводчиков в Монтерее (Калифорния), где жил до самой смерти.

Моршеном, по собственному объяснению поэта, он стал после войны в лагере для перемещенных лиц, чтобы избежать репатриации: фамилию выбрал загадочную, по которой нельзя было определить национальность.

Печататься начал в 1948 году. Он выпустил пять авторских сборников. Последний (самый полный) вышел в России и впервые включал в себя переводы стихов американских поэтов.

Стихи первой книги более автобиографичны и социальны. Вторая проникнута философскими раздумьями. Третья носит откровенно экспериментальный характер в области формы стиха. Четвертая и пятая включают в себя стихи предыдущих книг и новые циклы «Умолкший жаворонок» и «Пять стихотворений с эпиграфами» – философские раздумья поэта об искусстве и жизни. Все они объединены как оптимистическим восприятием мира, так и поисками выразительности слова.

Только в раннем творчестве поэта можно найти несколько трагических стихотворений. («На Первомайской жду трамвая…», «Как круги на воде, расплывается страх…»). Однако в целом творчество Моршена в отличие от многих поэтов русского зарубежья лишено меланхолии, тем более – поэтизации смерти. Поэт даже вступает в полемику со своими предшественниками, поэтами парижской ноты, обвиняя их в слабости («Ответ на ноту») и