Негодный для боя меч из ржаного теста – вот она что в глазах Ельги и ее ближиков! Душу жгла обида при мысли об этих словах – а ведь Ельга постаралась высказаться помягче. Сама она, Прекраса перед Ельговой дочерью – что квашня для теста перед золотой чашей! Вот как они смотрят на нее, эти кияне.

Но это не навсегда. Им ее не одолеть. Ингер – господин здесь, а он любит ее и сделает для нее все что угодно. А когда она станет матерью будущего князя, все изменится. Пройдет несколько лет, и от Ельги-Поляницы, Ельговой дочери, здесь и памяти не останется. Люди будут помнить только о ней, Ельге Прекрасной. Прекраса старалась думать о себе как о Ельге, чтобы поскорее привыкнуть к новому имени. Это имя делало ее равной сопернице. Именно она даст жизнь новому княжьему роду, а не эта желтоглазая гордячка. Будущее – за ней.

– Мать-Вода, Государыня-Вода… – приговаривала она, водя гребнем берегини по волосам.

Отдавшись своим мыслям, Прекраса-Ельга скользила рассеянным взглядом по туману над водой. И вздрогнула, вдруг обнаружив, что уже какое-то время ее рассматривает некая старуха… Старуха сидела прямо на тумане, словно на невидимом камне в реке. Совсем голая, будто в бане, она была одета только в длинные седые волосы, спускавшиеся до самой воды; эти волосы были одного цвета с туманом, такие же невесомые и призрачные. Густые пряди их колебались, плыли вокруг старухи, так что порой было видно только морщинистое, недовольное, сердитое лицо. Полные, тоже морщинистые руки старухи водили по волосам гребнем; казалось, она делает это не по своей воле, а что-то ее принуждает.

Острый, как ледяной клинок, холод пронзил Прекрасу-Ельгу до самой маковки. Руки задрожали так, что едва не выронили гребень.

Да это же она! Берегиня днепровского брода! Неприглядный вид ее говорил о неприязни, но все же она откликнулась, вышла на призыв из своих туманных глубин.

От потрясения Прекраса онемела, слова призыва застыли на губах. И старуха немедленно откликнулась.

– Год от году все хуже! – долетел до Прекрасы скрипучий, сухой голос. – Был у нас кормилец-батюшка, свет ясный, сокол удалой, все народы ему покорялися, все вороги его боялися, да улетел он на иное живленьице, покинул нас, сирот горемычных! Нет ему наследника, некому нас питать-обрегать! Худой молодец на чужое место сел, неудалый! Как пойдет на рать – тут ему и голову сложить! Ляжет во сыру землю – ни рода, ни памяти от него не останется!

С каждым ее словом Прекраса дрожала все сильнее. Худой молодец, неудалый – берегиня говорит об Ингере! Как пойдет на рать – тут ему и голову сложить! Хозяйка днепровского перевоза, в былые времена служившая старому Ельгу, недружелюбна к его иноземному преемнику, пророчит ему скорую бесславную смерть. В груди застыл холод, Прекраса едва могла вдохнуть.

Пока старуха пела свое, вокруг стали раздаваться и другие голоса. Они плакали, подвывали, причитали неразборчиво. «Ох, ох!» – краем уха улавливала Прекраса. «Хуже, хуже» – голосило где-то, не то в воде, не то в кустах, но обернуться, отвести глаза от старухи она не смела. Казалось, каждая струйка в водах Днепра плачет особым тонким голосом; эти голоса кололи душу тонкими холодными иглами, и Прекраса дрожала всем телом.

– Судьба есть – будет и голова! – шепнул тонкий девичий голос, и эти слова поразили Прекрасу сильнее всех прочих.

Именно так духи плеска требовали жертвы. Она уже слышала этот призыв на выбутском броде, и с этим был связан первый в ее жизни страх непоправимой потери. Тогда она сумела одолеть беду и заплатила ту цену, которую с нее спросили. В глубине души она с тех пор боялась, что русалки вновь придут за желанной им жертвой – за Ингером. И ей придется откупаться от них снова.

Сильнее страха и возмущения в ней была упрямая мысль: нет, она этого не допустит. Берегиня Днепра все же вышла к ней, а значит, можно попытаться изменить ее приговор. Ведь берегиня плеска уже обещала Ингеру скорую смерть! И она, Прекраса, отвела от него беду. Отведет и сейчас.

– Год от году все лучше! – дрожащим голосом заговорила Прекраса. – Был старый князь – не годился никуда, не мог ни в седло взойти, ни землю свою оборонить. Как умер – налетели злые вороги, хотят землю Полянскую разбить-разорить. Да послали боги милости – молодого князя, удалого, Ингера, Хрорикова сына! Блещет меч в руке его, будто молния, конь его бежит – земля дрожит…

– Год от году все хуже! – упрямо причитала старуха в тумане. – То не ясно солнышко за темны лесушки закатилося, то Ингер, Хрориков сын, от своего роду-племени да удалился! Нет света ясного в очах его, нету дыхания в устах его, только кровь-руда как река течет…

– Год от году все лучше! – с вызовом возражала ей Прекраса-Ельга. – То не ясно солнышко над лесом раскатилося – то едет на коне-огне князь молодой, Ингер, Хрориков сын! Перед ним темные леса преклоняются, горы крутые расступаются, реки синие разливаются, все недруги-вороги разбегаются…

Снова и снова она проводила гребнем по волосам, настойчиво выпевая добрую судьбу для своего мужа.

Сперва голос ее прырывался и был едва слышен, но чем дальше она текла ее речь, тем больше выравнивалось дыхание и голос креп.

– А на другой год еще лучше: народился в небе светел месяц, а у меня, Прекрасы-Ельги, народился сын, будто солнце красное! Он растет – как из воды идет, да и говорит своей матушке: не пеленай меня, матушка, в пелены шелковые, а пеленай меня в кольчугу булатную! – твердила она, уже почти не слыша голоса старухи.

Редел туман, вокруг светлело, а они, две берегини, одна в реке, другая – на берегу все продолжали свой спор. На воду упал первый солнечный луч. Вдруг ощутив, как давно продолжается этот поединок и как она устала, Прекраса моргнула, а когда открыла глаза, то обнаружила, что старуха исчезла!

Затихли плачущие голоса. Прекраса напряженно прислушивалась: где-то раздался тихий раскатистый смех, похожий на журчание воды. Потом еще…

По реке медленно плыл каравай. От каравая донесся слабый, как шепот, голос:

– То не солнце красное взошло над белым светушком – народился в Киеве-городе сильный-могучий витязь…

Прекраса взглянула на гребень в своей руке: по ее волосам, расчесанным до блеска, стекали капли воды и падали в мелкие волны на песке… Только теперь она осмелилась по-настоящему перевести дух. Почувствовала, что застыла, как ледяная. Поединок с берегиней днепровского брода выпил из нее все силы. Но борьба была не напрасной: здешние владычицы приняли ее дар и обещали исполнить ее волю. Она сумела вытянуть из туманной кудели судьбы добрую нить и вложила в руки Прядущих у Воды. Отныне они тоже станут помогать ей, как помогали из сестры на реке Великой.

⁂

После Дожинок молодому князю пришлось покинуть новый дом – настало время гощения. С обязанностью этой Ингер уже был знаком по северным землям, но теперь ему предстояло объезжать совсем новый для него край – «десять городцов» полян вдоль Днепра. Десять городцов означало десять старинных колен этого племени, что пришли сюда с запада, из земли Деревской; с тех пор они сильно разрослись, и каждый старинный городец стал сердцем особой волости. Этой осенью полянам предстояло познакомиться со своим новым владыкой, которого они ждали уже год.