Задолго до ворот святилища путь преградила густая толпа. Гриди раздвигали ее, чтобы провести пленников. Собрались сотни ратников, жители Киева и окрестностей – весть о предстоящем разлетелась по всем десяти городцам. У ворот святилища стояли на своих местах два идола – Кий и Улыба, одетые в нарядные сорочки. У девы Улыбы из-под красного платка виднелась коса из чесаной льняной кудели, а Кий был в красной шелковой шапке на черной кунице и в красном плаще.

Также нарядны были и идолы богов на площадке: Перуна, Дажьбога, Стрибога, Сварога, Хорса. Самые почетные гости, они ожили и вышли принимать дары. Первые значительные дары от нового князя перед его первой, самой важной войной. Ради победы, которая озарит золотым и кровавым светом рождение нового рода властителей.

Внутри вала теснились киевские нарочитые мужи и часть холмоградской дружины Ингера. Самые знатные люди стояли у дуба: Ингер, Ивор, Свен, Фарлов, с десяток бояр. Выделялась среди них Ельга-Поляница – одетая в белое, с золоченой чашей в руках, она была будто Перуница, пришедшая забрать назначенное богам.

На длинной, толстой ветви дуба, протянутой над площадкой, были приготовлены семь петель. Там, где по четвергам князь творил суд, где Ельга-Поляница уже не раз сидела на скамье судьи, сегодня свершится иное действо.

Пленников подвели к площадке и построили вдоль края. Свен прошел мимо ряда, показывая: этот, этот, этот, – и выбрал семерых. Отроки вытолкнули их из строя и повели, держа за плечи, к дубу.

Там, у белого камня-жертвенника, стояли Ингер, Вячемир и Дубыня Ворон. Держа гусли на груди, Ворон играл; перезвон золотых струн звучал грозно и требовательно, будто завывания бури и раскат грома.

Гусли смолкли, Ингер повернулся к ликам богов.

– Отец наш, Перун! – громко позвал он среди общего молчания. – Сегодня я, Ингер, Хрориков сын, Ельгов сестрич, князь киевский, подношу тебе этих знатных людей рода деревского. Прими наши дары, отними удачу у врагов наших, древлян, отдай нам их силу! Я слово даю: когда ты даруешь нам победу, я принесу тебе еще большие жертвы!

Запели рога. Вячемир передал Ингеру клевец – старинный бронзовый молот, с острым клювом на одном конце.

Ингер взял его и взвесил на руке. Был он бледен, почти как любой из пленных, но держался сурово и твердо. За несколько лет правления он не раз оглушал молотом бычков, которым потом резали горло, но принесения в жертву людей он даже никогда не видел. Однако он родился наследником княжеских столов и вырос с мыслью о том, что среди его будущих обязанностей будет и такая.

Своими руками Ингеру предстояло передать Перуну весомый дар, чтобы взамен бог гроз и бурь незримо возглавил киевское войско. Боевой полянский чур и два стяга – Ингера и Свена, – стояли возле камня, готовые принять брызги жертвенной крови. От сознания важности своего дела Ингера трясло. Звуки рогов были будто нити, сшивавшие его дух с небом. Кровь богов невидимо лилась холодом и огнем в жилы.

Жаль, что с ним нет Прекрасы! Когда она бывала рядом, он чувствовал себя сильнее. Она вытянула его почти с того света, и он привык к мысли, что его жизнь в ее руках. Но ей нельзя сейчас быть с ним: она ждет дитя, а здесь вот-вот распахнется дверь в иные миры. Ей и будущему чаду слишком опасно находиться поблизости.

Вячемир кивнул Ингеру. Снова взревели рога – все разом, подавляя прочие звуки. Отроки подвели первого из древлянских старейшин – Щура, и силой поставили на колени, положив его голову лицом вниз на камень-жертвенник. Ингер шагнул ближе, замахнулся и со всей силы обрушил клевец на голову пленника.

С хрустом бронзовое острие вошло в затылок, пробив череп. Тело дернулось и обмякло. Кровь и мозг брызнули на камень, на спутанные, полуседые волосы жертвы, на землю вокруг. Отроки оттащили тело и уложили у корней дуба.

Двое уже волокли следующего. Но если Щур шел твердо, не выказывая слабости, то следующий, Нехвороба, видевший его участь, упирался ногами в мерзлую землю и кричал, однако рев рогов заглушал его голос. Свеновы отроки поставили его на колени, но он пытался отодвинуться от камня; Шатун мощной рукой придерживал его за плечо, с опаской косясь на клевец и явно боясь быть задетым при ударе. Снова Ингер замахнулся; ему хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть, как бронзовое трехгранное жало войдет в затылочную кость…

После третьего пленника Ингер отошел от камня и протянул клевец Свену. Он сделал первый, самый главный шаг, остальную работу пусть делает воевода, чье избрание князь едва терпел, а не приветствовал. Свену достались четверо остальных; он забил их быстро, твердой рукой, будто дровосек. Семь тел с пробитыми головами вытянулись у корней дуба. Отроки, взяв топоры, отделили их головы и выложили в ряд на залитом кровью камне.

Но у края площадки стояли еще семеро. Их подвели к длинной ветви дуба, с которой свисали семь петель. Древлян выстроили в ряд под ветвью, надели петли им на шеи. По трое отроков взялись за конец каждой веревки, отошли назад.

Ингер поднял руку, потом резко опустил. Отроки навалились на веревки – семь тел поднялись и задергались в локте над землей. Связанные, они бились, как рыбы, пытаясь дотянуться ногами до земли-матери, с которой их так жестоко разлучили. Сплошной рев рогов заглушал хрипы, и казалось, что все происходит бесшумно.

Лишь через двадцать-тридцать ударов сердца последнее тело перестало дергаться и замерло. Отроки ослабили веревки, тела опустились наземь. Разом стихли рога, и над площадкой святилища разлилось оглушающее безмолвие. Каждому мнилось, что он оглох.

Ингер чуть дрожащей рукой вытер пот со лба под куньей шапкой. Вот они все и мертвы – первые из племени его врагов. Но он, по чьей воле это случилось, не должен показать, что поражен ужасом не менее прочих зрителей. Это – первый шаг к его победе в первой, самой важной войне. Первый камень в основании его будущей славы в веках. Но ему хотелось закрыть глаза и не видеть этого – семь бородатых голов с зажмуренными веками на жертвеннике, семь вытянутых тел со сломанными шеями, искаженными предсмертной мукой лицами…

Он взглянул на Свена – тот стоял, упирая руки в бока, и на подоле его черного кожуха блестели пятна сохнущей крови. Ельга жалась возле брата, дрожа, как береза на ветру, ее желтовато-карие глаза были огромными и полными ужаса.

У края площадки остался один только Боголюб. Не в силах держаться на ногах при виде ужасной гибели своих родичей, он давно уже сидел на земле, свесив седую голову. Он не хотел ничего видеть, а лишь ждал, когда придет его час и явится его доля – особая, самая жуткая, как положено для самого знатного. И впервые Ингер в душе порадовался, что Свен одержал победу в споре, а Ельга помиловала старика. Уже все, больше сегодня никто не умрет.

Но это сегодня… Настоящие сражения, где Марена будет косить людей десятками и сотнями, ждали впереди.

⁂

Полтора десятка древлянских пленников – отроки, слуги, самые низкородные и молодые, – еще сидели в «доме тальбы». Троих из них Свен оставил – ходить за Боголюбом, который со вчерашнего дня не сказал ни слова, не выпил глотка воды и застыл с остановившимся взором, будто одеревенев, – а прочих велел вывести. Их даже снабдили овчинными кожухами, валяными шапками и припасом на дорогу.