— Я не знаю, как ты мог так со мной поступить. Как ты собирался заставить меня подписать это раньше? Я должна была ехать во Флоренцию. Что бы там произошло? Я действительно хочу знать.

— Твой дядя собирался об этом позаботиться.

— Как? — нажимаю я.

— Угрожая убить тебя. Доставить тебя во Флоренцию было легкой частью. Ты так хотела поехать и вписаться. По крайней мере, ты бы смогла пойти в школу. — Он поднимает ладони и пожимает плечами.

— Боже мой. Ты действительно подлый. Я тебя не знаю. Я не знаю, кто ты. Что еще ты сделал, папа? — спрашиваю я, прищурившись. У меня есть вопросы. Вопросы, на которые я хочу получить ответы, прежде чем меня заберут, и не останется никого, кто мог бы мне их дать.

— Я сделал много вещей, Эмелия.

— Ты был ответственен за смерть Джейкоба? — спрашиваю я напрямую. Это самый важный вопрос, который у меня на уме. — Ты знал, что он умрет?

— Эмелия, у Джейкоба всегда была привычка совать свой нос куда не следует. Думаю, он был моей самой сложной добычей, — признается он. Крик срывается с моих губ.

Я такая глупая. Вот я и спрашиваю его, знал ли он, что Джейкоб умрет, когда он был тем, кто его убил.

Блядь… черт возьми.

— Ты убил Джейкоба! Папа, ты? Это был ты?

На самом деле он выглядит немного грустным.

— Я молился на свадьбе, чтобы он держал рот закрытым. Я молился, чтобы он не совал свой нос в дерьмо, которое ему не принадлежит, но когда дело касается тебя, этот парень не может видеть ясно. Дружба и любовь. Вот что у него было для тебя. Даже когда твой любимый муж предупредил его держаться подальше от неприятностей, в ту же ночь он снова бросился в объятия неприятностей. Он услышал слишком много. Увидел слишком много, когда увидел, как я разговариваю с Владом. Он знал о моих планах уничтожить синдикат. Он должен был умереть.

— Ты застрелил его. Ты убил Джейкоба.

— Грустно, но это правда.

Дверь распахивается, и вбегает Андреас.

— Нам нужно выбираться отсюда, — торопливо говорит он. — Мои братья здесь с отрядом людей. Думаю, нас могут превзойти по численности. Подкрепление не успеет прибыть вовремя.

— Блядь! — рычит папа. — Где Влад?

— Мертв, — отвечает Андреас. Лицо папы бледнеет. Такое же бледное, как у Андреаса.

Смерть Влада означает, что его контракт больше не существует. Нет тридцати миллионов, чтобы купить меня.

Папа смотрит в ответ с недоверием.

— Чёрт возьми, чёрт побери.

— Иди, я займу их, чтобы ты мог уйти, — обещает Андреас.

Папа кипит, хватает меня одной рукой, а другой — свой портфель. Не говоря больше ни слова, мы выходим через боковую дверь, ведущую в узкий туннель.

Когда он тянет меня за собой, я знаю, что смерть Влада ничего не значит. Все, что сделал этот человек, это продает меня от одного человека к другому.

Он сделает это снова.

Он прижат к стене, и жадность течет по его венам. От меня не ускользнуло, что папа полностью отверг предложение Андреаса остаться, пока мы убегаем. Даже не сказав ему спасибо.

Папа мчится по туннелю, таща меня за собой. Теперь он использует свою больную руку, которая так же сильна, как и здоровая.

Когда мы добираемся до лестницы, ведущей в еще более темный туннель, я пытаюсь вырвать руку из его хватки.

— Отпусти меня! — кричу я, но он с удовольствием сжимает мою руку, пока она не начинает ломаться. Я кричу так громко, что кажется, будто звук вырывается из моей души.

Он причиняет мне боль, как в тот день в его офисе. Я была такой глупой, что когда-либо думала, что Массимо и Джакомо заставляли его что-то делать. Они не заставляли. Это был первый раз, когда он показал мне свое истинное я, но я не смогла этого увидеть.

— Перестань, Эмелия. Прекрати, блядь, — рычит он, тряся меня. Я понимаю, что он слишком силен. Я не могу с ним бороться.

Борьба с ним приведет только к тому, что я наврежу себе. Я оглядываюсь на туннель, по которому мы шли, думая о Массимо, гадая, выжил ли он. Хотела бы я что-нибудь сделать, чтобы спасти себя. Но я не могу. Я слишком слаба.

Впереди темный туннель. Похоже, нам не следует туда идти. Папа останавливается, когда мы добираемся до поперечного среза, на его лице замешательство.

Он смотрит слева направо. Мы оба слышим звук, как будто кто-то бежит, и папа решает пойти налево.

Он неистово тянет меня за собой. Когда мы видим впереди свет, он бежит. Худшее, что мы могли сделать в таком месте, где все неизвестно. Папа бежит вперед по зыбкой почве, когда земля под нами прогибается. Впереди рельсы, на которых стоит ржавая шахтерская тележка со старыми канатами, прикрепленными к ней.

Дважды мы чуть не упали, потому что земля так сильно двигалась. Он направляется к ржавой тележке. Я думаю, это плохая идея. Путь впереди выглядит старым. Кто знает, когда им в последний раз пользовались или хотя бы проверяли?

— Папа, куда мы идем? — кричу я. — Это не выглядит безопасным.

— Заткнись нахрен! — кричит он.

Прежде чем мы успеваем добраться до тележки, рельсы, на которые мы наступаем, обрываются. Затем мы падаем. Портфель, который нес папа, пролетает мимо меня, и я кричу, пока мы падаем, уверенная, что это оно. Я сейчас умру. Но затем меня резко останавливают, и я зависаю в воздухе. Папа все еще держит меня. Он висит на веревке. Веревка такая старая, что кажется, будто она когда-то была белой, но теперь она коричневая от времени и изношенная.

Мне удается ухватиться за его часть и удержаться на весу.

— Иди сюда. Она не выдержит, — нетерпеливо подбадривает папа.

Он отпускает меня и пытается медленно подняться. Он прав. Веревка не выдержит. Я не смею смотреть вниз. Ужас заставляет меня задыхаться и думать о том, чтобы подтянуться как можно быстрее. Из-за опасности. Из-за страха.

Веревка дергается и начинает рваться.

Дерьмо, дерьмо, Черт. Мы почти на месте. Так близко, но нас двоих она не удержит.

Папа останавливается на полпути и оглядывается на меня, пока я пытаюсь изо всех сил подняться, когда веревка снова поддается. Он впереди меня, но наш общий вес слишком велик.

— Прости, Эмелия. Я не могу здесь умереть, — говорит он. — У меня слишком много планов.

Прежде чем я успеваю осмыслить его слова, он вытаскивает из кармана нож и начинает резать часть веревку, которая находится под его