По степени важности за вопросом экономическим выступает на первый план вопрос о применении судебных учреждений на Кавказе к складу населения, чего не было сделано в достаточной мере при их введении туда. Об этом предмете прилагается особая записка, а потому достаточно сказать то лишь, что при нынешнем виде суда и судебного следствия на Кавказе, — кроме глубочайшего недовольства и высших слоев общества и масс новыми учреждениями, наложенными на них совершенно внешним образом, из тысячи преступлений, в том числе самых тяжких, едва 20 подвергаются каре, так что край этот в полном смысле слова возвращен в естественное состояние, лишен покровительства закона, что ведет к прогрессивному возрастанию числа преступлений из-за необходимой самозащиты. Нет туземца, который не говорил бы открыто, что под такими порядками нельзя жить, разве только вследствие принудительной силы штыков.

Вышеприведенные условия безубыточного господства и судебного устройства, не подрывающего общественной безопасности, прилагаются равно ко всякой азиатской окраине. Вслед за ними считаю себя обязанным выяснить ряд недоразумений самого важного свойства, накопившихся собственно в закавказской окраине. Хотя вопросы эти местные, но значение их от того не умаляется, так как весь итог русского господства и влияния в Азии, от Черного моря до пределов Китая, основывается на владении Кавказским перешейком, ограждающим Каспийское море и лежащие за ним страны от всякого посягательства с запада. Если б мы были вынуждены какой-либо случайностью отступить за Закавказский хребет, то устья нашей Волги подверглись бы той же опасности, какой подвергаются до сих пор Крым и Одесса, Туркестана нельзя было бы удержать, и вся наша южная граница до Китая стала бы границей в полном значении слова, потребовала бы крепостей и армий для своего ограждения. Покорение гор значительно умалило эту возможность, но не упразднило ее вовсе; а потому всякое условие, укрепляющее наше владычество за Кавказом, не может не иметь для империи чрезвычайной важности. Главнейшее же из этих условий, проводящее самую резкую грань между шаткостью владычества англичан в Индии и твердостью нашей в сопредельной Азии, заключается в том, что мы стоим за Кавказом как бы на своей собственной почве, в единоверной Грузии, добровольно призвавшей нас. Пока грузины братски стоят с нами, кавказскую армию невозможно выбить, что бы ни случилось, из горной страны, населенной таким храбрым народом; а пока мы прочно стоим в Грузии, никакая мимолетная неудача в сопредельных мусульманских землях не опасна и всегда легко исправима. С этой точки зрения легко оценить важность для государства искренней верности грузин, а потому и следующих вопросов:

1) Для того чтобы твердо стоять в Грузии, надо сохранить в ней грузин, как племя и как общество. Хотя такая забота кажется странной, но в текущее время она стала заявлять о себе. Тысячелетия выработали в Грузии общественное устройство преимущественно аристократическое; дух и разум этого небольшого народа заключается в его весьма многочисленном дворянстве. Если б глубоко преданное престолу грузинское землевладельческое сословие заменилось иным, чужеродным (хоть бы, напр., армянами), будущие отношения всего грузинского племени к России подверглись бы большому сомнению. Именно эта опасность грозит теперь. Грузинские дворяне справедливо говорят, что они выдержали нашествия всей мусульманской Азии и не были сбиты со своих земель, но не выдержали братского, снисходительного и весьма щедрого к ним русского правления, и ныне теряют под собой почву. Выделение нетитулованного дворянства (бывшего не чем иным, как панцирной шляхтой[86]) с его землями из владения князей, освобождение крепостных крестьян, а более всего новый род жизни, подорвавший простоту и дешевизну старинного обычая, ввели высшее и низшее дворянство в тяжкие долги, неоплатные при нераздельности и неразмежеванности земель, состоящих во владении родов, а не лиц, чем увековечивается их малоценность. Пришло время кризиса. Если предоставить это дело естественному течению, то огромное большинство поместий Грузии перейдет очень скоро в руки местных иноплеменных торгашей и подрядчиков, далеко не отличающихся преданностью к России, и Грузия перестанет быть для нас Грузией в политическом смысле. Правительство не может допустить подобного перемещения в такой же мере, как не могло бы допустить захвата иностранцами всего землевладения Московской губернии. Дело идет о каких-нибудь трех миллионах, вдобавок совершенно безнадежных, — именно о сложении или рассрочке без процентов грузинскому дворянству его долга в Приказе, и без этой меры действительно нельзя обойтись. Она нужна на один раз только, как временная. Последующие необходимые мероприятия, вроде размежевания и проч., выведут землевладение из его нынешнего стесненного положения.

2) Второй вопрос, касающийся всей массы грузинского населения, без различия сословий, и принимающий в его сознании такую важность, что нельзя не обратить на него особого внимания, касается церковного устройства. Грузины говорят, что связь их с русскими заключается прямо в единоверии, что в остальных отношениях мы им чужды, и это правда, что с упразднением религиозной связи между двумя племенами не осталось бы никакой. Между тем явление, долго подготовлявшееся и, надо сказать, неизбежное при направлении, данном церковному делу в Грузии — отчуждение народной массы от духовенства, сказалось наконец въявь. Народ перестает ходить в церковь даже в большие праздники и ни в чем не обращается к священникам, говоря, что они ему чужие, что они не умеют ни толково читать, ни даже хорошо говорить по-грузински, а тем менее — блюсти обычаи местной церкви, проникшейся в течение полутора тысяч лет самостоятельного существования своим своеобразным складом, в котором масса всегда видит самую сущность веры. Я не позволил бы себе заявлять о таком факте, если б о нем не заявляли единогласно первые и преданнейшие люди Грузии. Недавно еще одна крупная помещица, княгиня Багратион-Мухранская, истощалась в усилиях, чтобы уговорить или заставить своих бывших родовых крестьян ходить в церковь, но не имела успеха. Тут действует не неверие, а напротив, преданность вере, — та же причина, которая оторвала от русского клира столько миллионов старообрядцев, но действует с гораздо большей энергией. Конечно, новшества Никона менее бросались в глаза русскому народу, чем подчинение чужой, хотя также православной, но выросшей на иной народной почве церкви бросается в глаза народу грузинскому, особенно когда и в служителях церкви он перестает видеть своих людей. Тут начинает происходить нечто подобное тому, что происходило между болгарами и греками. Со стороны наших иерархов стремление обрусить грузинское духовенство и заменить местные церковные обычаи общерусскими было делом весьма естественным и с их стороны благонамеренным, хотя неполитичным и даже в строгом смысле не соответствующим духу православия; но как требовать от нашего нынешнего клира политических взглядов? Дело правительства исправить этот промах, а вопрос заключается лишь в средствах к исправлению. Всякий знает, что приказание следовать вперед иным путем было бы только бессильным словом; в подобном деле все зависит от действующих на месте личностей, а потому разумнейшие и беспристрастнейшие грузины единодушно желают простейшего исхода — назначения экзарха из грузинского духовенства. Надо прибавить, что вся Грузия почувствовала себя оскорбленной вызовом русского епископа из Владикавказа для временного замещения кафедры высокопреосвященного Иоаникия, отъезжавшего в Москву; все приняли этот вызов за признак недоверия и пренебрежения к местной иерархии. Нет сомнения как в том, что нельзя оставить без внимания начавшееся церковное брожение в Грузии, так и в том, что давно пришла пора отказаться от мер недоверия, объяснимых разве только в первое время занятия края, и, признав самостоятельность поместной грузинской церкви в ее народности и в сложившихся веками ее обычаях, не ставить ее более под прямую опеку русской иерархии.