– То, что я об этом думаю, то, что об этом думает твой отец, то, что об этом думает Нола, это очень личное, Лэйси. И не тебе думать об этом за нас.

В одно мгновение глаза Лэйси наполнились слезами.

– Прости, – прошептала она, по ее щекам и шее расползлись красные пятна. Нижняя губа задрожала. Оливии было больно смотреть на это. Она отставила в сторону тарелку с растаявшим мороженым, подвинулась к Лэйси и обняла ее. Девочка крепко прижалась к ней, ее плечи сотрясались от рыданий.

– Ничего, детка, ничего, – Оливия поцеловала ее в макушку. Она помнила, как сама много лет назад точно так же прижималась к Эллен Дэвисон, которая ни разу не спросила, почему ее тело покрыто синяками и запекшейся кровью, никогда не посоветовала ей вернуться домой. Оливия не забыла удивительную силу тонких изящных рук Эллен, ту силу, которая помогла ей понять, что она наконец может переложить свою ношу на плечи взрослого, который позаботится о ней и убережет от опасности.

– Отец ненавидит меня, – прошептала Лэйси сквозь слезы.

– Hу что ты, дорогая, он очень тебя любит.

– На маминой кофточке была только капелька крови, поэтому я и сказала ему, что с ней все будет в порядке. Папа так испугался. Я никогда не видела, чтобы он чего-нибудь боялся. Я все говорила ему, чтобы он не волновался. Он поверил мне, что мама поправится. Папа винит меня за то, что я позволила ему надеяться на лучшее.

Оливия чувствовала, как пальцы Лэйси комкают блузку на ее спине, отпускают, снова сжимают.

– Я могла оказаться на месте мамы, – продолжала Лэйси. – Я думала так же, как она, что мне следовало заслонить собой ту женщину. Может быть, этот гад не стал бы стрелять в подростка, и тогда никто бы не пострадал. Я уверена, папе хотелось бы, чтобы застрелили меня, а не маму. После маминой смерти он так долго со мной не разговаривал. Он даже не смотрел на меня и все время называл меня Анни. – Лэйси замерла. – Ненавижу его. Он забыл о дне моего рождения. Он считает Клая таким замечательным, потому что тот умный, отлично сдал выпускные экзамены, поступил в колледж и все такое, а мне пришлось ходить в летнюю школу. Отцу хочется, чтобы я куда-нибудь уехала. Ему наплевать, если я не приду ночевать. Ему будет все равно, даже если я вообще никогда не вернусь домой.

Оливия тоже заплакала, слезы ее капали на волосы Лэйси. Девочка должна была сказать все это Алеку, ему необходимо знать, что так пугает его дочь. Алек обязан убедить дочь в том, что она заблуждается, пообещать сделать все возможное, чтобы мир Лэйси снова стал привычным.

Но Алека здесь не было, и, возможно, он не был готов выслушать Лэйси или справиться с ее страхами, так похожими на его собственные. Поэтому Оливия крепче прижала к себе Лэйси. Она не отпустит ее до тех пор, пока девочка не почувствует себя в безопасности.

Стоило Алеку посмотреть в зеркало заднего вида, как он замечал морщины на лбу и гусиные лапки в уголках глаз. Вероятно, последние несколько лет он слишком много времени проводил на солнце. Или это дает знать о себе возраст.

Несколькими часами раньше он оставил Клая в Даке. Алек не ожидал, что прощание с сыном вызовет у него такой всплеск эмоций. В холле общежития были другие студенты, поэтому он лишь легко обнял Клая, хотя ему отчаянно хотелось прижать его к себе и не отпускать. Да и сын не ответил на его объятие. Алек видел, как горели глаза Клая, предвкушавшего начало новой главы в своей жизни. Только один из них будет по-настоящему скучать.

Когда Алек свернул с автострады в сторону Мантео, заморосил дождик. Проезжая мимо дома престарелых, он подумал о том, что следовало бы навестить Мэри Пур и договориться об экскурсии на маяк. Алек остановил машину перед входом. Лучше всего сделать это не откладывая.

Выйдя из машины, он заметил маленький антикварный магазин, перед витриной которого в старинных креслах сидели фарфоровые куклы. Седая женщина заносила их внутрь, чтобы уберечь от дождя. Оливия была права. Скорее всего, именно в этом магазине Анни покупала кукол для Лэйси.

На широкой веранде дома престарелых было пусто. Алек позвонил, и ему открыла молодая белокурая женщина.

– Я хотел бы увидеть Мэри Пур.

– Заходите. – Женщина отошла в сторону, пропуская его. – Миссис Пур в гостиной, как всегда, разгадывает кроссворд.

Она провела его в просторную комнату, где несколько старух смотрели телевизор. Мэри Пур сидела в стороне от всех в удобном вольтеровском кресле под торшером и держала в руках газету.

– Мэри! К вам пришел этот джентльмен.

Мэри опустила газету на колени, обтянутые синей юбкой, и посмотрела на Алека. Тот поразился ясности ее синих глаз.

– Миссис Пур, – Алек протянул ей руку, – не знаю, помните ли вы меня. Я Алек О’Нил, муж Анни.

Женщина разглядывала его какое-то время, потом пожала протянутую руку.

– Так вот ты какой, – сказала она.

Алек сел в такое же кресло напротив.

– Я заехал узнать, не сможете ли вы сопровождать членов комитета по защите маяка на экскурсии по дому смотрителя. Думаю, вы знаете о том, что мы составляем небольшую брошюру о Киссриверском маяке. Пол Маселли наверняка говорил вам об этом. Он уже начал работу, но, думаю, ему не помешало бы все увидеть своими глазами. А я бы сделал несколько фотографий. – Алек посмотрел на тонкую кожу на руках Мэри, сквозь которую просвечивали голубые вены. – Вы могли бы поехать с нами? Хватит ли у вас на это сил?

– Сил у меня достаточно, – ответила Мэри. – Когда вы хотите поехать?

– В ближайшие несколько недель. Тогда у Пола будет время, чтобы записать свои впечатления, и я успею проявить пленку, прежде чем материал отправится к издателю.

– Ты мне позвони, когда соберешься ехать, и кто-нибудь из девушек меня привезет.

– Это было бы замечательно. Спасибо. – Алек обернулся, посмотрел на экран телевизора и снова на лицо Мэри. – Как вы поживаете? Вам что-нибудь нужно? Я знаю, что Анни все время вам что-то приносила.

Мэри улыбнулась. У нее были прекрасные зубы, но Алек подумал, свои ли они.

– Она всегда что-то дарила, это верно, – кивнула Мэри. – Я скучаю по моей девочке. – Она указала на окно, и Алек, повернув голову, увидел витраж с изображением Киссриверского маяка. Луч света пробивался сквозь темно-синие ленты ночного неба. Рисунок был удивительным по своей простоте, и на мгновение Алек потерял дар речи.

– Я никогда раньше не видел этой ее работы, – признался он. – Очень красиво.

– Анни подарила мне этот витраж много лет назад. Когда меня перевезли сюда, я забрала его с собой.

Алек встал, подошел поближе, загипнотизированный белизной стеклянного маяка. Он считал, что видел все работы Анни, и теперь ему казалось, что он понял нечто неожиданное о женщине, которую, как ему казалось, он так хорошо знал.

– Значит, ты мне позвонишь? – уточнила Мэри.