— Проклятая погода, — пробурчал он.

— Такая же, должно быть, как в Москве, — согласился Санк-Марс, не преминув намекнуть на известные обстоятельства.

Гиттеридж расправил плечи, продолжая стоять к Санк-Марсу спиной.

— Скорее как в Сибири, — произнес он.

Он подошел к раковине, включил воду и какое-то время наблюдал, как она течет, потом наклонился и ополоснул лицо. Не закрыв кран, он вытерся бумажной салфеткой, оторванной от рулона.

— Можете закрыть воду, — сказал ему Санк-Марс.

— Кто знает, может быть, пусть лучше течет, — опасливо ответил Гиттеридж.

— Мне нравится ход ваших мыслей, но здесь вы вполне можете закрыть кран.

Гиттеридж так и сделал. Он продолжал стоять, опираясь о вентиль, чуть склонившись вперед и наклонив голову набок.

— То, что я сказал в вашем кабинете, правда, — адвокат говорил тихо, как будто теперь его настораживало эхо в гулком пустом помещении. — Вы — честный полицейский, и при определенных обстоятельствах это может быть полезно.

— Интересно, при каких же? — Санк-Марс оперся на раковину.

Гиттеридж распрямился.

— Ну, например, такому полицейскому иногда есть о чем рассказать, не опасаясь, что рассказ быстро дойдет до источника. Может быть, я располагаю определенной информацией, которой хотел бы поделиться, если бы был уверен, что дальше она никуда не пойдет, что никакой другой полицейский о ней не будет знать. Ни один.

— В этом я с вами, пожалуй, согласен, — ответил Санк-Марс. — Есть такие вещи, которые не стоит повторять.

— Она вам уже сказала? — спросил адвокат.

Санк-Марс имел достаточный опыт и в допросах, и в переговорах, чтобы не клюнуть на заброшенный крючок.

— Кто и о чем должен был мне что-то сказать? — ответил он вопросом на вопрос не моргнув глазом.

Гиттеридж чуть заметно усмехнулся.

Если адвокат собирался о чем-то ему рассказать, Санк-Марс был готов его выслушать, однако он никак не мог понять его мотивацию. У него сложилось впечатление, что главным побудительным мотивом Гиттериджа, толкнувшим его на такой шаг, был страх.

— Не знаю, удалось ли ей с вами связаться. Может быть, ей не представилась такая возможность. Если она уже с вами говорила, она могла упомянуть мое имя. Так вот, Эмиль, я сюда пришел, чтобы сказать вам, что не имею к этому ни малейшего отношения. Впервые я узнал об этом тогда же, когда и она, и сам пришел к вам рассказать об этом, чтобы вы знали о моей непричастности к этому делу.

Санк-Марс выдержал паузу, потом сказал:

— Давайте в интересах дела предположим, что, когда вы упоминаете о «ней», я не знаю, о ком идет речь. Можем мы начать с этого?

— Конечно. Но я объясню вам, откуда я об этом узнал, чтобы сразу все встало на свои места. У нее подкачала легенда. — Если Гиттеридж и хотел определить реакцию Санк-Марса на это признание, то ее вообще не последовало. Он подождал и добавил: — Злокачественное смещение.

— Что, простите?

— Это термин, которым определяется ее проблема с ногами. А ваша проблема в том, что я не поленился навести о ней справки. Нанял для этого сыскаря, даже нашел материал про нее в университетском ежегоднике. Там и снимок ее был, но вы же знаете — лицо можно изменить. И прическу, и цвет волос, и общий вид не трудно переделать. Все дело в том, что Хитер Бантри — настоящая Хитер Бантри, бегает на короткие дистанции. И у настоящей девушки никогда не было злокачественного смещения.

Итак, личность молодой женщины была установлена. Санк-Марс понял, что ее жизнь в опасности.

— Зачем вы мне обо всем этом рассказываете, адвокат? Какой вам от этого прок? Или вы просто не в курсе, к кому следует обращаться по этому вопросу?

Гиттеридж провел пальцами по подбородку, потом стал теребить ослабленный узел галстука, пару раз он как будто пытался сглотнуть. Присущую ему елейную самоуверенность как ветром сдуло, и оказалось, что он гораздо лучше выражает свои мысли, когда сам напуган, а не тогда, когда хочет кого-то запугать.

— Вы хорошо знаете, Эмиль, что порой мне приходится работать с жестокими парнями. Это ни для кого не секрет — такая уж у меня работа. Но с недавних пор мне стало казаться, что в мире что-то изменилось. В былые времена существовала какая-то культура отношений, какое-то понимание, человеку давали жить, все понимали разницу между работой и личной жизнью. А сейчас вроде как новый порядок устанавливается, ко всему возникает другой подход, и некоторым из нас очень непросто к этому приспособиться.

Высказывания адвоката были слишком неопределенны и расплывчаты, чтобы Санк-Марс мог прийти к конкретным выводам. Что это за новая культура такая? Или это он в такой форме пытается высказать свое отношение к русским?

Гиттеридж тяжело вздохнул и сказал:

— Я имею в виду Акопа Артиняна.

— Да? — Санк-Марс безотчетно затаил дыхание.

— Они выяснили, что он был одним из ваших. Вот почему они сначала попытались обвести вас вокруг пальца, направив вас по следу ложного Санта-Клауса, а потом повесили на шею мальчика эту записку. Они хотели вас предупредить.

— Об этом не трудно было догадаться.

— Артиняну удалось кое во что влезть, хоть ничего серьезного он не знал, но и этого оказалось более чем достаточно. Вы знаете, что с ним случилось. Еще вы знаете, что произошло с человеком, который помимо своей воли оказал ему в этом помощь.

Прозрачный намек на Каплонского.

— И что из этого?

— Не надо, Эмиль, со мной в игры играть.

— Господин Гиттеридж, мы с вами оба играем в одну и ту же игру. Только этим сегодня с вами и занимаемся.

Адвокат отвел взгляд, склонил голову и снова занялся узлом галстука. Он выглядел как человек, решивший изменить свою жизнь.

— Эта девочка… Она провела внедрение очень профессионально. Теперь я выяснил, что она никогда не была спринтером, никогда не могла быть спринтером, потому что у нее деформированы кости ног, и это называется злокачественным смещением. Она использовала для внедрения меня. Это я помог ей проникнуть в организацию. Если я ее прямо теперь сдам, сегодня меня похлопают по спине, а завтра со стен будут мои ошметки соскребать. Вот так теперь дела делаются, так при новом мировом порядке занимаются бизнесом.

Санк-Марс ненадолго задумался. Новость была хорошей, просто замечательной. К «Ангелам ада» через их собственного адвоката был внедрен крот, и теперь адвокат до смерти напуган.

— Так что вы хотели мне сказать? — настаивал Санк-Марс.

Гиттеридж отошел на пару шагов, теперь он теребил пуговицу рубашки под узлом галстука. Возможно, он никогда раньше не переступал эту черту, и теперь, единожды это сделав, он понял, что в будущем все у него будет не так как раньше. Он отошел на шаг назад и сказал наконец главное: