Плохо было то, что он всыпал Мэтерзу по первое число. Бедный парень светился от счастья, докладывая ему, что достал номер машины, да и сам Санк-Марс был этим очень доволен. Пробить этот номер было делом полицейской рутины, но тут-то Мэтерз и прокололся. Он стал пробивать номер по обычным каналам и, что еще хуже, упомянул его на полицейской частоте. Он просто не знал, что обычные каналы небезопасны. В результате блестящая возможность могла быть упущена.

И тем не менее, опустив голову на согнутый локоть в пустой комнате полицейского участка, детектив думал о том, что они уже близки к разгадке тайны, окружавшей его источник.

Что же касается остального, здесь им предстоит еще проделать немалый путь. Об этом русском, о котором говорил Джим Коутес, — так называемом Царе, они практически ничего не знали, он мог сейчас находиться в любом уголке планеты. Андре Лапьер рвал и метал, потому что был отстранен от работы. Жиль Бобьен переживал, что сфера его деятельности была существенно ограничена, и все внимание уделял ужесточению формальностей и проверок в управлении. Женщины, работавшие в секретариате, постоянно ощущали на себе пристальное внимание Трамбле, продолжавшего проводить свое расследование. Сети были расставлены повсюду, но крупная рыба пока обходила их стороной.

Вместе с тем теперь его свободу никто не ограничивал. А это уже само по себе было немало.

Ожидание казалось детективу бесконечным. Ему позвонил Макс Гиттеридж. Мол, перестрелка в баре оторвала его от забот, связанных с ночным клубом, а ему надо было навестить клиента, которого упрятали за решетку. Адвокат хотел переговорить с Санк-Марсом по поводу этой пальбы, но разговор об этом, по мнению детектива, не имел никакого смысла. Поэтому Санк-Марс решил, что Гиттеридж просто придумал предлог для встречи и беседы на другую тему, не предназначенную для чужих ушей. Но почему он так поступил? Ему уже до чертиков надоело ждать адвоката.

Можно было бы выпить еще кофе, но сегодня он его и так перебрал. Нервы у него были на пределе, он совершенно вымотался за день, а ему еще предстоял долгий путь домой. Хорошо, что хоть дорога будет пустая. Ему бы надо в термос кофе налить, если в машине пить захочется. Даже если он переборщит с кофеином, в таком состоянии дома он заснет как убитый.

Санк-Марс уже подошел к кофеварке, когда вспомнил, что остатки кофе он допил перед последней поездкой. Он насыпал свежий кофе, включил кофеварку, вернулся к себе в кабинку и тут услышал шаги подходившего мужчины. Ни малейшей симпатии к Максу Гиттериджу он не испытывал. По закону обвиняемый имеет право на консультацию и квалифицированную защиту, но при этом никто от него не требовал трепетного отношения к защитникам. Он знал, что некоторые выступающие в суде адвокаты не чисты на руку, но лишь немногие были замазаны по уши. Фактически они являлись сообщниками своих клиентов, и это возмущало Санк-Марса до глубины души, тем более что сами они оказывались под следствием в редчайших случаях. С другой стороны, некоторые адвокаты, защищавшие в Монреале преступников, стали осознавать, что продолжительность жизни их коллег резко сокращается. Один погиб при взрыве автомобиля, другого застрелили в его собственном кабинете, третий просто бесследно исчез. В итоге выходило, что, несмотря на некоторые исключения, по большому счету, каждый получал по заслугам.

Он узнал Гиттериджа по металлическому стуку набоек на его каблуках. Санк-Марс встал, чтобы встретить гостя. Он смотрел на Гиттериджа, пока тот шел по проходам между кабинок, не зная, что полицейский за ним наблюдает. Адвокат все время озирался по сторонам, как будто хотел убедиться, что он в безопасности. Санк-Марс заметил, что выглядел он не как человек, стремящийся что-то выяснить, скорее его больше волновало, чтобы никто за ним не следил.

— Здравствуйте, Макс, — жестко сказал Санк-Марс, и невысокий адвокат даже подпрыгнул от неожиданности.

— Добрый вечер, Эмиль, — ответил Макс Гиттеридж. Он был явно не в духе и чем-то напуган. — Могу поспорить, вам нравится набрасываться на старух, когда они спокойно прогуливаются по улице.

Он остановился у входа в кабинку полицейского, у тонкой перегородки, отделявшей ее от другой такой же кабинки. Большинство полицейских, работавших в ночную смену, утюжили улицы в патрульных машинах. Где-то вдалеке кто-то тыкал клавиши печатной машинки.

— Господин Гиттеридж, примите мои соболезнования.

— В связи с чем?

— С тем, что вы потеряли клиента.

Гиттеридж почесал подбородок.

— Каплонский. Это просто позор.

— Было бы лучше, если б я его арестовал.

— Задним числом, Эмиль, все умны.

Санк-Марс примирительно улыбнулся.

— Должен сказать, я его предупреждал.

— Правда?

— Я говорил ему, что такое может случиться. Чем я могу быть вам полезен, адвокат?

Гиттеридж прошел в кабинку и положил портфель вместе с пальто на стул. Потом подошел к окну, ослабил галстук и глубоко засунул руки в карманы. Верхний свет большой комнаты играл на его спине.

— Арестован мой клиент. За стрельбу в баре.

— Убийство? — в недоумении спросил Санк-Марс. — Тогда какое отношение это имеет ко мне?

— Один из убитых так накачался, что даже не понял, что его застрелили. Жизнь другого висит на волоске. Мне, Эмиль, это расследование очень не по душе. Я бы хотел, чтобы вы выслушали моего подзащитного и сделали собственные выводы. — Гиттеридж взглянул на полицейского. Он смотрел на него так пристально, что Санк-Марс был вынужден не отводить взгляд. — У вас, детектив, репутация честного полицейского. В данном случае это может быть очень кстати. Давайте, пройдем вместе наверх, где у вас камеры предварительного заключения.

Санк-Марс стал анализировать ситуацию. Это дело не имело к нему никакого отношения. Гиттериджу было в высшей степени наплевать на его репутацию честного полицейского. Единственное, что пришло ему в голову, — адвокат хотел с ним поговорить, но не здесь.

Гиттеридж взял свои вещи и вышел из кабинки, Санк-Марс последовал за ним. Они шли по широким коридорам с высокими потолками и стенами, выкрашенными в два казенных цвета — бежевый и такой, который его жена называла цветом детской неожиданности. Оба мужчины хранили молчание. По лестнице они поднялись на два этажа, туда, где находились камеры предварительного заключения. Когда они уже почти добрались до нужного этажа, Гиттеридж показал на туалет. Потом открыл туда дверь, пропуская полицейского. В туалете — пустом и гулком в это ночное время — и состоялся их разговор.

Полы и стены, выложенные плиткой, недавно протирали, в воздухе стоял запах моющих средств с легким духом мочи. Верхние лампы были без абажуров, поэтому свет казался слишком ярким. Гиттеридж зашел в кабинку, повесил на крючок портфель, поверх него — пальто. Потом вышел, засунул руки в карманы, в этом освещении он казался бледнее обычного. Адвокат подошел к матовому стеклу окна, открыл его и, высунувшись, глотнул свежего воздуха. В помещении не было отдельного термостата, поэтому зимой здесь всегда было так жарко, что окно закрывали не до конца даже в суровые холода.