– Вирсавия приезжает только на каникулы, – вступилась за кузину Беотэги.

– Как видишь, нет.

– Была бы у меня капсула, – вздохнула Сюзи. – Как у Булмы и Сэнгоку.

– Переведи?

– В «Жемчуге дракона». Когда Булме нужен мотоцикл, автомобиль, дом с бассейном и ванной, она бросает на землю капсулу и – вжжжик! – все материализуется!

– Твой «Жемчуг дракона» – это производство без классовой борьбы, – заключила Дениза.

– Переведи? – попросила Сюзи.

– Прочтешь в «Капитале» Карла Маркса.

– Кстати, кем она работает, твоя кузина?

– Она делает картины.

– Я не вижу здесь ни кистей, ни красок.

– Из очисток.

– ?..

– Она сушит апельсиновую кожуру, очистки от кабачков, груш и все такое. И выкладывает из них формы на полотне. Это все наверху.

– Кузина Вирсавия, – сказала Дениза, – это производство без отходов. – Она поморщилась. – Но это не объясняет, почему ее здесь нет.

– Может, поскользнулась на очистке.

– Позвони маме, Бео.

Беотэги вздохнула и снова закашлялась. Достала телефон и ушла с ним в соседнюю комнату.

– Я есть хочу, – сказала Сюзи.

– Естественно. Ты же ничего не ела уже целых полчаса.

– Можно развести огонь, – заметила Дениза.

– Я не думала о барбекю. Хватило бы и кусочка сыра.

* * *

На рассвете в тридцати километрах к востоку маленькая тучка поднялась над озером Буль, ведя за собой гуськом, как утка своих утят, стайку перистых облаков. К десяти часам, напитавшись парами, они утроились в объеме. К полудню стали пухлыми дождевыми облака ми, а после обеда превратились в тяжелые тучи, разразившиеся гроза ми по всему региону. Та гроза, что обрушилась на Сюзи и ДББ, была одной из них.

Другая туча решила покинуть компанию и прогуляться к морю. Она не спешила и добралась до побережья только к семи часам.

До этого, ровно в семнадцать сорок пять, Женевьева распрощалась с конфетами и сорбетами, вымела и вымыла внутри, опустила ставни и закрыла киоск. Солнце стояло ниже, но еще не било в глаза. Женевьева шла в ритме своего сердца: бодро и весело.

Поднимаясь по ступенькам на набережную, она увидела Виго. На этот раз он стоял против солнца, и его глаза, перевернутые миндалины, были сощурены.

– Лодка там, – сказал он.

Она была разочарована, когда он надел темные очки. Теперь он был похож на любого парня на пляже.

– Ты уже была на этом острове?

– Не раз.

– Тогда ты знаешь дорогу.

Пока он толкал лодку к воде, она распустила волосы, но потом, поколебавшись, снова связала их как были. Конский хвост мил и прост. Виго подвесил на корму мотор.

– Готова?

Он уже запрыгнул внутрь и выпрямился, чтобы помочь Женевьеве. Лодка покачивалась в шестидесяти сантиметрах от берега. Она подняла ногу, нацелившись на песчаную отмель. Но Виго обхватил ее за талию и приподнял над водой.

– Спасибо.

Он снял очки, прицепил их к вороту футболки и запустил мотор. Лодка тихонько поплыла по волнам. Виго улыбнулся Женевьеве.

Остров приближался, плоский, как баржа, покрытый травой и чайками. Они пристали к маленькому серому пляжу.

– Отсюда виден Виль-Эрве, – показала она пальцем. – Это мой дом.

Он посмотрел, приставив руку козырьком к глазам. Женевьева засмеялась.

– Ты не наденешь очки?

Он пожал плечом. Они прошлись немного среди валунов, потом он сказал:

– Большой у тебя дом. Твои родители богаты?

Она прыснула.

– Ты бы сказал это Шарли.

– Это твой отец?

– Это моя сестра. Она нас растит.

– Родители вас бросили?

Этот парень задавал странные вопросы, но последний был и вовсе несуразным. Фред и Люси бросили пятерых своих дочерей!

– Они умерли.

Сказав это, Женевьева вдруг поняла, что да, в каком-то смысле она и четыре ее сестры брошены. Она никогда не смотрела на это так. Виго подобрал ракушку и молча ее разглядывал. Женевьева опустилась на бугорок сухого песка.

– Если бы я была богата, – сказала она, – не продавала бы мороженое на пляже.

Она подняла глаза. Он сел рядом.

– Я надела купальник, – сказала она. – А ты?

Он покачал головой и водрузил на нос очки.

– Искупайся, если хочешь.

В одиночку не очень хотелось. Она молчала. Он лег и придвинулся поближе. Поднял руку, тронул ей затылок. Потом приподнялся на локте, и Женевьева почувствовала подбородком его дыхание. Она встала.

– Я все-таки искупаюсь!

И побежала к воде, слыша позади его смех.

Купаться она все-таки не стала. Не хотелось раздеваться. Она окинула взглядом остров. В самом конце, на мысу, можно было разглядеть силуэты пары с маленькими детьми, они рыбачили среди валунов. Не видя, даже не слыша, она знала, что Виго шел следом за ней. Он стоял позади и ничего не говорил.

– Дождь идет, – сказала Женевьева, помолчав. – Вон там. Видишь?

Она обернулась. Он рассматривал ее. Где же она видела эти глаза?

– Он движется сюда. Лучше поплыть обратно.

Черный туман колыхался между небом и океаном, как пыльная занавеска в столовой.

Они вернулись к лодке, которую вытащили на берег. Поволокли ее вниз по склону. Море отступило, и расстояние увеличилось. Виго принес мотор. Пока он ходил за ним, Женевьева держала лодку, чтобы ее не унесло. Когда он пришел, она помогла ему подвесить мотор. Потом хотела было сесть в лодку первой. Но нахлынула волна, и она, смеясь, отскочила. Вода доходила ей до колен.

Она вдруг почувствовала, что ее оттолкнули, потом крепко схватили. Лицо Виго было совсем близко, его колено протиснулось между ее ног. Он поцеловал ее. Женевьева успела увидеть, что другой рукой он еще держит лодку, а потом больше ничего не видела, потому что закрыла глаза. Она открыла их много позже, когда не хватило дыхания. Отстранилась. Выдохнула:

– Постой… постой… я не могу дыш…

Но он сжал ее крепче и еще раз поцеловал. И еще раз. Женевьеве казалось, будто ее заглатывают. Она подумала, что вот сейчас он съест ее живьем – или задушит. Ей стало страшно, так крепки были эта рука, это колено, этот поцелуй. Но, в сущности, не так уж. Не так уж. Этот страх был еще и невероятно сладок. Она вздохнула. Просунула руку между своей грудью и его и мягко его оттолкнула. Он все еще держал лодку. Они сели, и Виго запустил мотор.

На пути обратно они так и не сказали друг другу ни слова.

А потом пошел дождь.

* * *

– Я есть хочу, – заныла Сюзи.

Они нашли на чердаке целую коллекцию очистков, одни сушились на веревках и досках, другие были приклеены к листам бумаги, но это было единственное съестное, оставленное кузиной-художницей. Все остальное, шкафы и холодильник, было совершенно пусто.

– Я есть хочу!

– Мы