– С каких это пор ты якшаешься с подонками? – строго спросил он.

Взгляд Женевьевы заметался, не зная, куда устремиться, и в конце концов она посмотрела прямо в глаза Деде.

– Это моя вина, – тихо сказала она. – Это… я попросила его взять лодку.

– Ты?

Он не поверил своим ушам. Она покраснела.

– Я думала, что мне-то ты ничего не скажешь… Ты ведь ничего не скажешь?

Андре отпустил Виго, и тот тяжело упал навзничь на парапет.

– Поверить не могу! Ты его покрываешь!

– Была такая хорошая погода. Мне так хотелось выйти в море…

Она подошла ближе, тронула его руку.

– Я не хотела тебя рассердить. Я подумала, в этот час она тебе больше не нужна…

– Женетта, ты…

Он надел капюшон. Женевьева так и стояла с непокрытой головой, тысячи капель стекали по позвоночнику.

– Ладно, – сказал Деде. – Ладно. Я знаю, что ты не хотела плохого.

Он кивал и молча смотрел на нее. Она выдержала его взгляд.

– Иди обсушись, – мягко посоветовал он. – А то простудишься.

Она шагнула к нему с намерением расцеловать его в обе щеки.

Но Андре развернулся и скрылся в пелене дождя. Она крикнула ему вслед:

– Спасибо…

Слишком поздно. Он уже исчез.

Она вернулась к парапету, где ждал Виго. Он обхватил ее руками. Вода с его волос потекла ей на лицо.

– Извини, – сказал он. – Я обещал тебе прогулку на лодке. А их больше не давали напрокат в этот час. Вот почему.

Его рука ласкала ее. Женевьева чувствовала, что подписывает договор, не зная его содержания. Это было неприятно, тревожно. Она отвернулась, ей стало страшно, что он так ее взволновал.

– Для тебя, – прошептал он настойчиво.

Она кивнула. Провела ладонью по лицу. С него текло. Вдруг, не замышляя этого заранее, она повернулась к нему спиной и бросилась бежать.

* * *

С него довольно этой окаянной грозы. Было поздно. Это продолжалось с начала ночи. Он решил укрыться от дождя. Куда идти, он отлично знал. И как вой ти – тоже.

Он пошел и вошел.

С первой секунды он понял, что дом не пуст. Он ступал осторожно. Диван в гостиной был занят, и три матраса лежали на полу как попало. Он увидел на них человеческие фигуры, кажется девочек.

Он шел бесшумным упругим шагом. Такой был дан ему от природы. Остановился на минутку перед наклонным зеркалом. С него вытерли пыль, стало видно лучше. Он пригладил усы и пошел осматриваться дальше.

Не спеша обошел постели. Одна из девочек почти сползла на пол, и ему пришлось перешагнуть через ее руку, чтобы пройти в кухню. Кухни он любил. Особенно когда дом был обитаем, как сегодня. Никто не знал, что он приходил вот так, никто никогда не заставал его в доме. Обычно люди не любят таких бродяг.

Нежная вибрация дала ему знать, что холодильник включен. Это уже интересно. Он распахнул дверцу без колебаний. Нашел маслянистый сверток и развернул его. Ветчина. Он унес ее на кухонный стол и оторвал кусок зубами. Попил молока, пролил несколько капель, вытерся. Доел остаток мягкого сыра из миски. Потом покинул кухню, оставив холодильник приоткрытым. Он умел их открывать… но так и не научился закрывать. Впрочем, плевать он хотел на это.

Утолив голод, он бесшумно побродил по дому. Он любил дома. Особенно когда все спали. Вот как сейчас. И когда шел дождь. Как сейчас.

Вдруг он остановился… Знакомый шорох… Долгожданная тень… От этой радости шерсть у него всякий раз вставала дыбом. Этим он никогда не пресытится. Он ждал, замерев, насторожив уши.

Тень семенила как ни в чем не бывало. Он прыгнул… и почти схватил ее!

И схватил бы. Если бы эта дурочка не задела неудобно лежавшую руку! Одна из человеческих фигур вдруг села на матрасе и завизжала.

Беттина проснулась от ужасного ощущения, что кто-то тронул ее за руку. Она отбросила в сторону одеяло. Сюзи, Беотэги и Дениза тоже проснулись. Но были еще слишком сонные, чтобы вспомнить, где находится выключатель. Некоторое время они сидели, замерев, всматриваясь в темноту.

Дениза испустила второй крик. Беотэги – третий.

– У него глаза! Вон они! Висят в темноте!

– Это, наверно, глаза Беотэги.

– Беотэги! У тебя глаза желтые, круглые и косые?

Беотэги издала крик номер четыре: кто-то запустил ледяной снаряд ей в щеку.

– В нас стреляет убийца! – взвизгнула она.

Крик номер пять они издали квартетом. Беттина наконец сообразила, что положила фонарик у своей подушки как раз на такой случай или, банальнее, если ночью захочется в туалет. Она пошарила, нашла его, включила.

Крик номер шесть. Глаза из темноты смотрели прямо на Беттину! Она выронила фонарик, увидела мышку, испустила крик номер семь и снова направила луч в подвешенные во тьме глаза.

Кот.

Кот с кружевными ушами, с взъерошенной шерстью, еще мокрый после прогулки на улице. Цвет его определить было трудно. Нечто среднее между прожаренным стейком и томатным супом.

Он смотрел на четырех девочек. Они смотрели на него. Он сел и преспокойно стал вылизываться.

– Это твоей кузины?

– Нет. Ты его не узнала? Это тот, что ходит за Огюстеном…

– Повторяю, мне что-то упало на щеку…

– Он, похоже, здесь как дома.

– …даже что-то чертовски холодное.

– Кто в силах выставить его вон?

Никто.

– Я уверена, что мне выпустили пулю в щеку.

Дениза посмотрела на ставни, двери и окна.

– Все закрыто, – сказала она мрачно, – значит, убийца один из нас.

– Кончай нас пугать, Дениза! Не то я ненароком выбью тебе глаз!

– С одним глазом я напугаю тебя еще сильней!

Беотэги вскрикнула. В нее попал второй снаряд! Она подняла голову к потолку.

– Течет! Там, с потолка!

Последовала суматоха, все перетаскивали матрасы к стенам, пришлось расстилать и перестилать постели и подставить таз под капли. Беттина предупредила, что претендует на воду для завтрашнего мытья головы. Кот полустейк-полусуп наблюдал за ними с серьезным видом. Комната смахивала на Красное море, когда его переходил Моисей.

Когда наконец настало время гасить свет (выключатель нашелся), кот краем глаза оценил комфорт каждой постели.

Он выбрал Беттинину, хотя она кое-как побросала простыни, одеяло и подушку. И устроился между двумя горбиками, которые образовывали ее ноги на краю матраса. Беттина этого не видела. Она уже уснула.

5

Даешь Париж!

Женевьева раздвинула стеклянную дверь – долгий скрииип – и вышла на террасу. Шарли была там в позе «березки» между диким виноградом и молодой оливой. На уголке стола бормотало радио снижение процента успеха экзаменов на