– На его месте я не был бы столь категоричен.

Унглауб подошел к шкафу, вынул фотографию из папки и положил перед Винченцо:

– Вам знаком этот человек?

Винченцо глядел мимо, словно боялся снимка. Но потом все-таки взглянул и узнал немца, подарившего ему игрушечный автодром.

– Он вам знаком?

Винченцо будто задумался, а потом покачал головой.

– Он сидел в машине с вашей матерью, когда произошла авария.

Винченцо молчал, кровь стучала в висках.

– Это он первым высказал подозрение, что кто-то намеренно испортил тормоза.

Унглауб всматривался в его лицо. Винченцо был бесстрастен.

– Покажите мне этот шланг.

Комиссар помедлил и вытащил из дела другое фото. На нем была нижняя часть «альфа-ромео» и увеличенное изображение тормозного шланга.

– Как предполагают наши криминалисты, на тормозном шланге кто-то сделал надрез острым предметом. Возможно, ножом.

– Но это могло быть следствием аварии.

– Едва ли, судя по расположению пореза. (Винченцо закрыл лицо руками.) Именно к моменту аварии из системы вытекла вся тормозная жидкость.

Винченцо неуверенно взял снимок.

– Понимаю, что вам больно это признавать, но у вашего отца определенно был мотив…

– Не переживайте. Как только он выйдет, я сведу с ним счеты. – Он погасил сигарету в пепельнице Унглауба, на которой было написано «Октоберфест-73». – Где вещи матери? Платье, сумочка… Вы должны мне все вернуть.

– До окончания следствия я не имею права отдать вещественные доказательства.

Винченцо встал и направился к выходу. Он уже взялся за дверную ручку, когда комиссар его окликнул:

– Господин Маркони! – Голос звучал мягче, почти просительно. – Прошу вас, задержитесь.

Уже одно это «прошу» насторожило Винченцо. Он застыл, не отпуская дверную ручку.

Унглауб подошел к шкафу и вытащил сумочку Джульетты. У Винченцо кольнуло сердце. Сумочка была в идеальном состоянии – ни единого пятнышка крови. Унглауб поставил ее на стол и попросил Винченцо приблизиться. Юноша медлил. Унглауб вытащил из сумочки светло-серую тетрадь, перевязанную лентой.

– Ваша мать вела дневник, вы знаете об этом?

Винченцо вернулся к столу. Унглауб протянул ему тетрадь, но отдавать не спешил, смотрел в глаза юноше, будто хотел удостовериться в серьезности его намерений. Винченцо вырвал у него тетрадь. Открыл. На первой странице синими чернилами были написаны имя, фамилия, адрес. Далее начинались записи. Словно чья-то железная рука сдавила Винченцо горло. Он закрыл дневник. Никто не имеет права это читать. Унглауб смотрел ему в глаза, он явно что-то знал. Винченцо сел и снова открыл тетрадь. Прочитал и задохнулся.

Винченцо не понимает, почему его жизнь вдруг так изменилась. Я лгу ему, мужу, брату. И делаю это не ради Винсента, а ради Винченцо.

Винченцо уставился на комиссара, который так и не спускал с него глаз. Только сейчас Винченцо понял почему.

Он вскочил, рванул дверь, промчался по коридору, выбежал в ночь. Струи мокрого снега хлестали по лицу, но он ничего не чувствовал.

Ничего, кроме черной пустоты внутри.

– Так ты знал?

Винченцо схватил Джованни за воротник. Дневная выручка, которую дядя только что извлек из кассы, разлетелась по полу.

– Нет!

– Но она рассказывала тебе все.

– Винченцо, есть вещи, о которых лучше умалчивать.

– Прекрати же наконец мне врать!

В лавку вбежала испуганная Эрна Баумгартнер.

– Что ты делаешь, Винченцо!

Он не обратил на нее внимания.

– Иди в полицию, Джованни! – кричал Винченцо, захлебываясь слезами. – И прочти это!

– И что это изменит? – спросил Джованни. – Воскресит твою мать?

Винченцо толкнул дядю прямо на винные полки. Бутылки полетели на пол. Эрна истошно завопила.

– Ты трус, – прошипел Винченцо в лицо поднимающемуся на ноги Джованни. – Ты обманываешь сам себя.

Эрна схватила парня за рукав:

– Мне так жаль, Винченцо. Если тебе что-нибудь нужно…

– Вон отсюда!

– Это мой магазин, Винченцо! – закричал Джованни. – Немедленно извинись перед Эрной!

– Вон! – неистовствовал Винченцо. – Оставьте меня!

Эрна, испуганно выпучив глаза и спотыкаясь, поковыляла к двери.

Он взбежал по ступенькам респектабельного особняка в Швабинге и ударил кулаком в дверь Гримма. Тот открыл, облаченный в полосатую пижаму. У старика был грипп.

– Винченцо? Что с тобой?

– Вы знали об этом?

Гримм понял, хотя и не сразу. Во всяком случае, это отразилось на его лице прежде, чем он успел опомниться. Винченцо стоял перед ним насквозь промокший и дрожал.

– Войти не хочешь? – спросила фрау Гримм из-за спины мужа.

– Вы знали, кто мой отец?

– Да, – ответил Гримм, помедлив.

Это было как удар кулака. Винченцо догадывался, что Гримм знает. И его признание сейчас только усугубляло предательство. Жалкий старик!

– Заходи, Винченцо.

– И вы знали все это время? И все равно втюхивали мне весь этот гуманистический вздор?

За спиной Гримма мелькнуло испуганное лицо его жены.

– Что случилось?

– Наверное, самым правильным сейчас будет немедленно позвонить твоему отцу, – сказал Гримм.

– У него не хватило духу даже прийти ко мне! – Голос Винченцо катился по лестнице эхом. – Он спал с моей матерью, пока я учил наизусть вашего сраного Гёте.

Гримм положил руку на плечо Винченцо, но тот сбросил ее, как птичий помет.

– Лжец! Подлый лжец! Все вы лжецы!

Винченцо бросился вниз по лестнице, выскочил под мокрый снег.

Проносившиеся мимо автомобили принадлежали другой эпохе. Встречный ветер бил в лицо. Я была не здесь, в другом времени, задолго до моего рождения. Винченцо остановился между двумя туннелями в Апеннинах и вышел покурить. Он стоял, опершись на ржавое заграждение, обратив небритое лицо к стоявшему в зените солнцу, и выглядел почти стариком – жилистым, худощавым и страшно одиноким. Воспоминания разбередили старые раны. Раздражающе мигала аварийка.

– И ты никогда не искал своего отца?

– Нет.

– Ты ждал, пока он тебя отыщет.

Винченцо посмотрел на меня. Почему я так хорошо его понимала? Потому что сама в детстве похоронила отца, но не тоску по нему.