Моя любимая.

Я очень волнуюсь по поводу твоей встречи с Г. В самом ли деле ты хочешь его видеть? Если в течение дня ты решишь, что не хочешь, — позвони мне на службу. Если ты не позвонишь, я подойду к твоему дому около семи и буду ждать — заходить я не стану: пусть он, когда приедет, увидит меня. В таком случае, если я тебе понадоблюсь, ты сможешь открыть окно и крикнуть. Надеюсь, ты не позволишь ему задерживаться. Мне хотелось бы поговорить с тобой сразу после того, как он уйдет.

С самой нежной любовью — X.

Я только поставил точку, как услышал, что кто-то вошел в комнату, и обернулся. Это был Артур. Он, видимо, выздоровел после гриппа. Выглядел он весьма бледным. Он вошел, взял стул Реджи, поставил его рядом со мной и сел.

— Привет, Артур. Я не ожидал увидеть тебя сегодня. Твой грипп прошел?

— Да. Я чувствую себя отлично. Хилари, это правда, что вы подали в отставку?

— Эта новость уже всех облетела? Да.

— Мне сказал швейцар. Почему?

— Ты знаешь — почему.

— Ох, батюшки, ох, батюшки! Что же вы будете делать? Лицо Артура все сморщилось от сочувствия и волнения, усы его ходили ходуном. Мне захотелось его ударить.

— Поеду в Австралию.

— В Австралию?! С Кристел?

— Хилари, это, конечно, неправда, что вы подали в отставку? — Голос Эдит Уитчер.

— Мы-то считали вчера, что вы шутите! — Голос Реджи Фарботтома.

Артур поднялся. Он сказал:

— Вы ведь придете сегодня вечером, да? Я же не заразный.

— Хилари, какого черта вы подали в отставку?

— Послушайте, вы же сами отдали Эдит свой стол, никто у вас силой его не захватывал.

— Но, Хилари, почему?

— Захотелось сменить место, — сказал я, повернувшись к ним. Артур был уже у двери. Я видел в профиль его лицо, погрустневшее при мысли о том, что Кристел отправляется в Новый Южный Уэльс. — Мне до смерти надоела эта жалкая монотонная жизнь.

— Ну, по-моему, все мы…

— Я решил, что настало время немного встряхнуться. Взяться за что-то повое.

— Но за что?

— Хочу открыть парикмахерскую!

— В Австралии, — добавил Артур.

— Хилари собирается открыть парикмахерскую в Австралии!

— Что у вас тут происходит? — спросил, входя, Фредди Импайетт. — Хилари, вы в самом деле подали в отставку? Почему, черт возьми?

Остальные, к которым теперь присоединились еще Дженни Сирл и Скинкер, отступили из уважения к высокому рангу Фредди. Он сел подле меня на стул, который только что занимал Артур. Совсем как врач, пришедший к больному.

— Просто решил сменить место.

— Но почему… для этого нет никаких оснований… Быть может, стоило бы обсудить это…

Мне вдруг пришло в голову, что Фредди может подумать, будто я ухожу в отставку из-за Лоры! Неужели он считает, что я влюблен в нее? Или что она влюблена в меня? Ну и пусть считает.

Я придал лицу похоронное выражение.

— Просто я подумал… что пора куда-то передвинуться… Лицо у Фредди было очень встревоженное. Он был порядочным, глупым, гуманным человеком.

— Не надо ничего делать в спешке. Вы знаете, что потеряете право на пенсию? Я очень надеюсь… Послушайте, мы ведь увидим вас в четверг, как всегда, верно?

В четверг!

— Да, конечно, — сказал я, чтобы избавиться от пего. Он медленно вышел из комнаты. Остальные тут же придвинулись ко мне.

— Хилари, вы действительно уезжаете в Австралию?

— Хилари — просто герой.

— Мы бы все с радостью уехали в Австралию, только мы не такие храбрые, как Хилари.

— Хилари — великий человек.

— Боже правый, Артур, что ты с собой сотворил?

Был вторник, вечер, и я зашел к Артуру. По дороге я довольно долго просидел на станции Слоан-сквер. По вторникам я избегал станции Ливерпул-стрит, опасаясь встретить Томми, когда она возвращается из Кингс-Линна. На столе у Артура уже стояла обычная жратва: язык, картофельное пюре с горошком, бисквиты и сыр, бананы. Я принес вино.

Я ведь видел Артура утром и сейчас вдруг обнаружил, что он за это время сбрил усы. Это поразительно изменило его внешность. Он выглядел моложе и интеллигентнее.

— Вы же сами мне советовали.

— Я?

— Да. Я однажды спросил вас, могу ли я как-то себя изменить, и вы сказали, что я мог бы сбрить усы.

— Я же говорил несерьезно. Тем не менее я считаю, что тебе без них куда лучше. Верно? А это еще что значит?

На полированном буфете Артура и на кресле с аэропланами в стиле art déco[59]в изобилии лежали яркие брошюрки бюро путешествий. Сиднейская гавань, сиднейская опера, многомильный залитый солнцем пляж, водные лыжи, сёрфинг, кенгуру…

— Меня ведь здесь ничто не держит, — сказал Артур. — Вот я и подумал, что мог бы тоже поехать с вами, если вы не возражаете.

— Куда поехать?

— В Австралию.

Я расхохотался. На минуту я почувствовал себя удивительно свободным, беззаботным, ко всему безразличным, как бывает с человеком, доведенным до предела отчаяния. Мысль, что я увижу Китти в четверг — хотя и увижу ее в четверг в последний раз, — заливала все мертвенным, однако же поддерживавшим жизнь светом. Еще одна благословенная, Богом данная передышка. А потом — пусть все летит в тартарары. Испытывал я и странное чувство мрачного удовлетворения от того, что буду завтра играть роль полицейского при Ганнере. Пусть Ганнер считает, что ему удастся изгнать призрак Энн, повидавшись со мной, и изгнать призрак Кристел, повидавшись с Кристел, но ему не избавиться от меня, не изгнать мой призрак. Я все еще тут. И, быть может, еще предстоит драка.

— Это была тоже шутка, — сказал я. — Ни в какую Австралию я не еду.

— О-о, — с облегчением выдохнул Артур. — А я с тех пор, как вы сказали, только и думаю об Австралии.

— Ну теперь можешь перестать думать.

Он собрал брошюрки и положил их аккуратной стопкой на буфет. Мы сели ужинать.

В обществе Артура мне стало немного легче. Частично это подтверждало мысль, к которой я пришел накануне, о том, что надо следовать заведенному порядку, какие бы неприятности ни ждали нас. Был вторник, и я сидел у Артура. Но было тут и еще кое-что. Человек маленький, неталантливый и нечестолюбивый, которому судьбой было уготовано провести жизнь в чулане, Артур, однако, обладал одним весьма существенным достоинством — он был безвреден. Это был добрый, бесхитростный, безвредный человек, и у него достало ума полюбить Кристел, понять Кристел, понять, чего она стоит. За это я испытывал благодарность к Артуру, которая как бы высвечивала его для меня. С практической же точки зрения он являлся для меня сейчас тем, с кем я мог говорить о ситуации, в какую попал. Собственно, он был единственным, с кем я мог об этом говорить, поскольку для Кристел это была слишком болезненная тема, а Клиффорд только отпускал язвительные шуточки.