В конце лета 1906 года командующий войсками поручил мне встретить и осмотреть 8-ю артиллерийскую бригаду,[220] только что перевезенную с Дальнего Востока, внутреннее состояние которой почему-то считалось не особенно надежным.

Осмотрев инспекторским порядком, особенно подробно беседовал отдельно с офицерами и с фейерверкерами, напомнил им важность личного их примера во всем, их права и обязанности и строгую ответственность за бездействие власти.

Бригада вернулась в удовлетворительном состоянии, а с назначением нового командира генерал-майора Седергольма вполне восстановилась и снова заняла свое прежнее почетное место среди полевых артиллерийских бригад.

Несмотря на неблагоприятные условия стоянок, полки дивизии имели полный комплект офицеров, которые жили дружно. В этом отношении особенно выделялся 32-й Кременчугский полк,[221] имевший свой ярко определенный облик. Кто бы не вышел в этот полк – через год, много два, приобретал во всем нечто такое, по чему сразу можно было определить, что он кременчужец. Большая в этом заслуга принадлежала и полковым дамам. Все молодые офицеры тотчас по прибытии в полк как бы распределялись между семейными домами, были приняты, обласканы и потому легко мирились со всеми неудобствами полковой стоянки в г. Цеханов. В 1907 году Кременчугский полк праздновал свой 100-летний юбилей. Торжество продолжалось три дня. Первый день – официальное празднование, на второй и третий – домашне-семейное. Бал, на который все дамы явились в белых платьях, отделанных лентами полкового цвета, прошел с большим оживлением; было видно, с какой любовью офицеры чествовали своих дам.

Как иногда судьба подшучивает над людьми, может служить следующий пример: летом 1907 года, в период общих сборов, дивизия была подробно осмотрена помощником командующего войсками. Результатом этого осмотра явился не только лестный для дивизии приказ по округу, но генерал-адъютант Скалон предоставил в мое распоряжение одну из наград, «вне правил» ежегодно назначаемых Главным штабом в распоряжение командующего войсками. На эту награду мною был представлен к производству в подполковники командир 8-й роты Кременчугского полка капитан Фесенко.

Награды «вне правил» обычно выходили в начале следующего за представлением года. Так было и с капитаном Фесенко. Представленный из округа в ноябре 1907 года, он был произведен в подполковники в конце января 1908. Между тем осенью же 1907 года, по новой дислокации 8-й дивизии, 32-й пехотный Кременчугский полк был переведен в Варшаву, и для офицеров полка явилась возможность пользоваться всеми удобствами жизни в Варшаве. Произведенный же «вне правил» в штаб-офицеры капитан Фесенко попал в одну из войсковых частей, расположенных в г. Кушке, недалеко от границы с Афганистаном, то есть попал еще в гораздо большее захолустье, чем город Цеханов.

Проездом к новому месту назначения Фесенко заехали ко мне в Москве, и только тогда я узнал от них о столь неудачно сложившейся для них обстановке. На вопрос, как она относится к переезду в Кушку, милая мадам Фесенко улыбнулась только и ответила:

– Откровенно сказать, жутковато туда ехать, но я так благодарна и рада, что моего мужа выдвинули; он так это заслужил, и в полку все этому рады.

Штаб дивизии стоял в г. Пултуск в 27 верстах от железной дороги. Квартира начальника дивизии помещалась в старом монастырском доме, была очень удобная, и прожили мы в ней зиму 1906–1907 годов очень хорошо.

Занятия с младшей дочерью, которой шел десятый год, сразу наладились. С ней занималась по всем предметам Раиса Ивановна Бунина, одна из полковых дам Алексапольского (ныне Алексеевского) полка.[222] У Нюки было много книг, и она просила у меня разрешения давать их читать дежурным вестовым. Как только сменялся новый вестовой, она шла к нему, спрашивала, не желает ли он почитать, и давала на выбор несколько книг. Все с особенным удовольствием брали «Грозную тучу» и «Синее знамя».

Весной приехала с мужем и детьми старшая дочь и прогостила у нас довольно долго. Ее мужу предстояла наконец возможность сдать выпускные экзамены и проекты в Екатеринославском горном институте, который из-за студенческих беспорядков был закрыт почти два года.

Между прочим, зять только теперь подробно рассказал мне об оказанном нам содействии императором Вильгельмом в период войны с Японией. Весной 1904 года впервые было получено из Петербурга разрешение командировать предстоящим летом для практических занятий на Пермский сталелитейный завод трех лучших студентов. В число командированных попал и мой зять. Когда они прибыли на завод, директор встретил их очень радушно, но добавил:

– Что ж мы можем вам показать интересного, вам, ученикам Павлова, ознакомленным не только с настоящим, но и с будущим сталелитейного дела? Живите, присматривайтесь, все будет к вашим услугам.

Так прожили они недели две. Вдруг на завод прибыло из Германии отделение завода Круппа, были установлены привезенные станки и приступлено к отливке горных орудий, сослуживших нам столь великую службу во второй период войны с Японией. Правда, что за это содействие император Вильгельм взял с нас столь дорого нам стоивший торговый договор, но полагаю, что вина за убыточность для нас этого договора должна быть возложена не на одного императора Вильгельма, а и на заключавших этот договор с нашей стороны.

Летом мы всей семьей переехали в лагерь под Прасныш. Мой барак, построенный в углу парка, находился совершенно в стороне от лагеря. В этом же парке была построена деревянная эстрада, на которой в праздничные дни играла музыка и часто затевались танцы. В глубине парка было построено помещение для буфета и столовой.

Высочайшим приказом 1 октября 1907 года я был назначен командиром Гренадерского корпуса, штаб коего стоял в Москве. В состав его входили 1, 2 и 3-я гренадерские дивизии с соответствующими гренадерскими артиллерийскими бригадами,[223] Гренадерский саперный батальон,[224] 60-я[225] и 62-я[226] резервные бригады и 1-я кавалерийская дивизия[227] с 20-й и 22-й конными батареями. Хотя из двенадцати гренадерских полков восемь стояли в самой Москве, район корпуса был очень велик и включал в себя губернии Московскую, Тверскую, Владимирскую, Ярославскую, Костромскую, Нижегородскую, и один резервный батальон стоял в Вологде.