непогоду, скитник съехал в ложбинку. Здесь из пухлой перины торчали кончики тальника – какая-никакая пища для костра. Пока, проваливаясь по пояс в наметы, наломал охапку, совсем стемнело. Костер из промороженных веток в вырытой для него яме разгорелся с трудом.

Собаки, съев свои пайки, сразу зарылись в снег.

Скаты палатки Корней постарался натянуть как можно туже. А чтобы снизу не поддувало, ногами нагреб к бортам снег и притоптал его. Тем временем вода в котелке закипела. Бросив в него пару щепоток чая, он забрался в палатку. Теперь можно и перекусить.

Ветер, исполняя дикие, нагоняющие тоску песни, неистовствовал всю ночь. Парусина, несмотря на то что скаты были хорошо натянуты, громыхала так, что казалось, вот-вот порвется. Когда рассвело, Корней высунул голову из убежища. Над морем, метрах в трехстах от него, бесшумно крутился высокий конусообразный смерч. В своем бешеном круговороте он, вздымая снег, то приближался к стану, то отползал в море. Вот смерч опять двинулся к берегу. Он уже совсем близко. Корней ощутил дрожь земли. Еще немного, и плотный снежный вихрь сомнет, разорвет в клочья палатку. Но метрах в двадцати смерч, словно споткнувшись, повернул обратно. Ура! Пронесло!

После полудня наступил полный штиль. Даже ко всему привычный Корней подивился столь резкой смене погоды. Тихо. Слышалась лишь редкая перестрелка ледовых полей. Из образовавшихся трещин поднимался похожий на клочья ваты туман. В полукилометре от берега открылась широкая полынья. Облачный покров истончился. Время от времени проглядывало солнце, правда, совсем тусклое и расплывчатое. Собаки зашевелились. Выбравшись из-под снега, с нетерпением ожидали, когда хозяин распакует мешок с мясом – проголодались!

Накормив псов, Корней быстренько свернул стан и продолжил путь. В тишине то и дело доносился протяжный гул от сходящих лавин – похоже, буря намела в горах много снега.

Когда выехали на выметенное ветром озеро, лапы собак на гладком льду стали скользить и разъезжаться. Продвижение замедлилось. Хорошо хоть ветра не было – иначе нарты покатились бы вместе с собаками. Но вот и этот участок позади.

Морозы не спадали. Более того, сегодня минус сорок один. Тусклый диск солнца не грел. Все живое, спасаясь от стужи, попряталось в норы, зарылось в сугробы. Каждую ночь на небе развертывалось веером северное сияние, освещавшее местность волшебным светом.

Заготовленное в дорогу мясо заканчивалось. Порции пришлось урезать. Лайки не наедались и не так резво тащили даже полегчавшие нарты.

Неписаный закон тундры гласит: когда кончаются продукты, дичь не попадает под выстрел, а рыба на крючок. Недельный переход от мыса Якана до мыса Шмидта остался в памяти скитника как самый голодный: на всем его протяжении не встретились даже следы песцов. Все было словно «выкошено» то ли эпидемией, то ли неблагоприятными природными условиями. Угнетало и серое, забитое низкими тяжелыми тучами небо.

Порции мяса для собак пришлось значительно сократить. Лайки не наедались. По вечерам они жалобным поскуливанием и умоляющим взглядом просили добавки, справедливо полагая: коли работаем, хозяин должен кормить. Чтобы лайкам было легче тащить нарты, скитник съехал на ровный лед пролива Лонга. На это была еще одна причина: он надеялся подкараулить у лунок-отдушин нерпу или тюленя. Однако чуткие животные на выстрел не подпускали.

В общем, ситуация была невеселая: продукты на исходе, ослабевшие лайки еле плелись и не реагировали на подбадривающие крики хозяина. Одна из них после отдыха отказалась вставать. Пришлось уложить ее на нарты. А вот сын Бороя радовал – работал неутомимо. Раздавая остатки мяса, Корней невесело пошутил:

– Догулялись кулики, нет ни хлеба, ни муки…

Неожиданно, когда ехали вдоль вала береговых торосов, лайки напряглись и встали. Устремивший взгляд на невысокую гривку Борой чуть слышно заскулил. Корней понял: что-то учуял.

И в самом деле вскоре из-за нее показался белый медведь. Он брел к морю неспешным шагом, низко опустив голову и слегка покачивая ею из стороны в сторону. Вот это удача! Корней движением руки приказал собакам «Сидеть!». Но те и без команды давно застыли. Скитник прикинул, если затаиться за валом пакового льда, зверь пройдет на расстоянии не более сорока метров. Тут уж сложно промахнуться.

Медведь все ближе. Замелькали черные «ладони» и «пятки» на лапах. Уже хорошо были видны даже движения его лопаток и слышен хруст сминаемого снега. Когда одна из лап проваливалась слишком глубоко, медведь недовольно урчал.

Зверь уже почти на одной линии. Вдруг он приподнял аккуратный черный нос и шумно втянул воздух. Уловив посторонние запахи, вздыбил на загривке шерсть. В этот момент в промороженном воздухе сухо щелкнул выстрел…

От бьющего через край ликования скитник огласил тундру победным ревом. И все же, прежде чем подойти, сделал еще один выстрел. Теперь можно спокойно разделывать добычу. Его поразило то, что под густой, белой шерстью абсолютно черная кожа, а подошвы лап покрыты мехом!

При свежевании нож неожиданно звякнул о металл. У лопатки под слоем подкожного жира Корней обнаружил свинцовую пулю: кто-то в мишу уже стрелял.

Перед тем как раздать мясо нетерпеливо крутящимся вокруг собакам, Корней тщательно осмотрел мышечные ткани. Убедившись, что тоненьких белых червячков[95] между волокон нет, выдал всем двойные порции.

Насытившись, счастливые псы подбегали к хозяину и, прыгая вокруг него, норовили лизнуть. Оставшуюся гору мяса скитник разрезал на стандартные порции размером с кулак и, дождавшись, когда они промерзнут, складывал в мешки.

Печень белого медведя, от греха подальше, Корней закопал в снег. Шкуру растянул мехом вниз на плоском валуне. И только после этого отправился собирать плавник для костра. Ему повезло – между двух глыб обнаружил несколько стволов,