– Страж! – вдруг сказала Камилла.

Она открыла толстую папку, в которой лежали старые черно-белые литографии. Куча старых черно-белых литографий. Сверху обнаружилась выцветшая записка, которая когда-то была желтой. Мелкие торопливые буквы все еще четко читались:

Камилла пролистала содержимое папки. В ней лежали плохие, полусмазанные изображения мужчин и женщин. Сняты они были по плечи, почти все щурились в камеру и прикрывали глаза, будто ненавидели свет. Большинство имело вид строгий и торжественный, как будто они для документов позировали. Некоторые лица были перечеркнуты, на некоторых фотографиях стояли галочки. Камилла перевернула очередной листок, и все замерли.

Переэкспозиция не мешала различить лицо человека, которого они все звали Учителем, только ярко-синие глаза приобрели оттенок ненасыщенной сепии. Он улыбался с карточки, которой исполнилась целая жизнь, и выглядел ни на день старше или моложе, чем сейчас. Лицо было обведено толстой черной чертой.

– Секстус, – зловеще начала Харроу.

– Я ничего не знаю, – ответил Паламед почти обалдело. – Девятая, я правда ничего не понимаю. Очередной оживленный труп?

– А кто им управляет? Здесь никого нет, кроме нас, Секстус.

– Хотелось бы мне на это надеяться. Может ли он быть независим? Но как…

Паламед перевел взгляд на пробковую доску. Снял очки, прищурил сияющие серые глаза и начал еле слышно считать. Гидеон стойко продержалась почти до сотни, но потом жуткий звук оторвал их от устного счета.

Это был электронный клаксон. Спрятанный где-то в комнате – и вне ее – он выл: БРАААААРП… БРАААААРРРРРП… БРААААРРРРРРП… за этим последовал неожиданно спокойный женский голос:

– Пожарная тревога. Пожалуйста, пройдите в безопасную зону. Вам поможет ответственный за пожарную безопасность.

И снова клаксон:

БРАААААРП… БРАААААРРРРРП… БРААААРРРРРРП…

И снова женщина:

– Пожарная тревога. Пожалуйста, пройдите в…

Они посмотрели друг на друга и тут же бросились к двери. Паламед не стал ее даже закрывать. Шестой и Девятый дома хорошо знали, что огонь – не игрушка, и двигались они, как люди, хорошо понимающие, что пожарная тревога может оказаться последним звуком в жизни. Причем в жизни всего Дома. Но вообще странно. Не было ни дыма, ни запаха, ни подозрительного жара. Добравшись до атриума, они не увидели ничего необычного, только один из скелетов упал с охапкой полотенец и теперь валялся в гадком пересохшем фонтане.

Камилла огляделась, прищурившись, и кинулась в столовую. Там слышалось какое-то шипение, которое Гидеон не опознала, пока они не добрались до кухни, где воняло и стоял белый пар. Это оказался очень древний водораспылитель. Они столпились у кухонной двери, стараясь не попасть под капли. Все скелеты исчезли. На полу громоздились кучи костей с белыми передниками. На зажженной плите дымилась сковородка с рыбой. Гидеон подбежала к ней, пнув по дороге плечевую кость, и крутила ручки, пока огонь не погас. Кости лежали перед раковиной, череп плавал в знакомой миске из-под зеленого супа, вода текла из крана, грозясь перелиться через край. Еще в одной куче костей виднелись картофельные очистки. Гидеон проскочила назад мимо распылителя и в ужасе стала смотреть на кухню. Она почти не заметила, как Харроу презрительно вытирала ее мокрую голову платком.

Распылитель остановился. Камилла опустилась на колени и среди луж и пара нащупала фалангу пальца, которая упала на плитку. Кость мгновенно рассыпалась в пепел.

Паламед, будто лунатик, подошел и выключил воду. Кости в раковине тихонько бились о кастрюлю. Они с Харроу переглянулись и хором сказали:

– Блядь.

Очень тихо прошуршал металл о металл: Камилла обнажила оба клинка. Гидеон раньше никогда не видела этих мечей. Они больше походили на очень длинные кинжалы, слегка изогнутые к концу, и казались очень практичными. Во влажном кухонном свете они ярко и жарко блестели. Камилла прошла к двери в столовую:

– Разделимся?

– Ну уж нет, – ответила Гидеон.

– Не будем терять время, – сказала Харроу, – к Септимус.

Гидеон захотелось поцеловать ее.

Казалось, что в длинных гулких коридорах дома Ханаанского, ставших гораздо длиннее и пустее, чем раньше, вообще никого не было. Они прошли мимо еще одного скелета, который нес корзинку, когда его застигла невидимая сила. Когда он рухнул на пол, вес корзины смял хрупкий таз и превратил его в пыль. Когда они добрались до комнаты Дульсинеи, Гидеон вдруг поняла, что не знает, чего ожидать. Но они увидели Дульсинею, бледную, как мука, отчаянно пытающуюся сесть. Рядом с ней в кресле с высокой спинкой сидел жрец с седой косой. Казалось, что жрец мирно спит.

– Это не я, – прохрипела Дульсинея в ужасе. Камилла рванулась вперед. Подбородок жреца упал на обтянутую белой рясой грудь, а коса застряла под подбородком. Камилла надавила рукой на шею, и жрец тяжело накренился в сторону, так что Камилле пришлось подхватить тело, чтобы оно не упало с кресла на пол.

– Мертв, как сам космос, – сказала Харрохак, – хотя технически это так уже очень, очень долгое время.

Паламед посмотрел на Дульсинею, которая перестала трепыхаться и лежала в подушках, тяжело дышала. Осторожно отвел волосы с ее лба и спросил:

– А где Учитель?

– Он ушел около часа назад, – беспомощно сказала Дульсинея, переводя взгляд с него на остальных, – сказал, что хочет закрыть дверь. Что происходит? Почему жрец умер? Куда ушел Учитель?

Паламед погладил ее по руке.

– У меня нет ни одной идеи. И это интересно.

– Дульсинея, – спросила Гидеон. – ты одна справишься?

Дульсинея усмехнулась. Язык у нее покраснел от крови. Вены на веках так потемнели и сильно выделялись, что глаза у нее стали прозрачными и темно-фиолетовыми.

– А что мне сейчас может грозить? – просто спросила она.

Они даже не могли предупредить ее, чтобы она никого не впускала: у нее не хватало сил хотя бы сесть. Они оставили ее в компании мертвого жреца и побежали в крыло, где Гидеон никогда не бывала, в жаркие, душные комнаты, обсаженные волокнистыми растениями. В крыло, где жили жрецы и Учитель.

Вскоре они оказались в чистеньком белом коридоре, совсем не похожем на остальной дом Ханаанский. Свет проникал в целые, чисто вымытые окна и отражался от белых стен. Стучать в двери и кричать толку не было: в конце коридора обнаружилось целое нагромождение костей и фартуков, а рядом распростерлось тело еще одного жреца. Он рухнул лицом вниз, раскинув руки, как будто нечто застигло его на бегу.

Кости лежали перед закрытой дверью, как будто они пытались туда пройти. Паламед пошел вперед, прокладывая путь сквозь кости. Гидеон положила руку на рукоять рапиры, и Паламед распахнул дверь.