Где-то под бассейном булькал фильтр, перерабатывающий слитую воду.

– Одни только младенцы дали достаточно танергии на целую планету. С детьми всегда так, не знаю почему.

Гидеон не могла это слушать. Она подтянула колени к груди и на мгновение ушла под воду. Вода плеснула над ней, взъерошила волосы. В ушах зашумело, потом там что-то словно лопнуло. Когда она вынырнула, шум сердца отдавался в черепе громко, как взрыв.

– Скажи что-нибудь, – сказала Харрохак.

– Хреново, – грустно ответила Гидеон, – трындец. Кошмар. Что я могу сказать? Что я, блядь, могу сказать на это?

– Это позволило мне родиться, – объяснила некромантка, – и стать… собой. И я знала, с самого детства, как именно меня создали. Я – двести сынов и дочерей своего Дома. Я – целое поколение Девятых. Я пришла в этот мир некромантом ценой будущего Дрербура, потому что без меня будущего нет.

У Гидеон сжался желудок, но мозг работал быстрее, чем тошнота.

– А почему меня оставили? Они убили весь Дом, а меня вычеркнули?

Последовала пауза.

– Нет.

– Что?

– Ты должна была умереть вместе с остальными. Ты вдыхала нервный газ целых десять минут. Пратетушки ослепли, просто выпустив его, а с тобой ничего не случилось, хотя ты лежала всего в двух кроватках от вентиляционной шахты. Ты просто не умерла. Мои родители боялись тебя до конца своих дней.

Преподобная мать и Преподобный отец считали ее противной природе из-за того, как она родилась. Они уверились в том, что она противна природе, из-за того, как она не умерла. И все монахини, жрецы и послушники следовали их примеру, не зная, что Гидеон – просто неудачливое полузадушенное животное, которое почему-то дожило до утра.

Харроу подплывала ближе, и мир начал вращаться. Память выудила откуда-то пристальный взгляд Пеллеамены – и стало ясно, что она смотрела сквозь Гидеон не с презрением, а с ужасом. Затрудненный короткий вздох Приамхака тоже вызвало не отвращение, а страх. Маленькая девочка, которая стала для двух взрослых напоминанием о дне, когда они решили поставить на кон будущее своего Дома. Неудивительно, что она ненавидела черные врата Дрербура: за ними бродили использованные, выпотрошенные тени детей, чьим единственным грехом была возможность стать батарейкой.

– И как тебе кажется, ты этого стоила? – тупо спросила Гидеон.

Харроу не дрогнула.

– Если я стану ликтором, – нараспев ответила она, – и возрожу свой Дом, верну ему прежнее величие и даже более, оправдаю его существование в глазах бога-императора, если я сделаю свою жизнь памятником тем, кто умер, чтобы я выжила и обрела могущество…

Гидеон ждала.

– Разумеется, это все равно не станет оправданием, – с насмешкой сказала Харроу, – я выродок. Вселенная должна сотрясаться от отвращения, когда моя нога касается земли. Мои родители совершили грех, за который нас должны были отправить в центр Доминика. Если любой Дом узнал бы об этом, нас бы уничтожили с орбиты, не раздумывая. Я – военное преступление.

Она встала. Гидеон смотрела, как соленая вода стекает с ее плеч, как волосы черной шапочкой облепляют череп, как кожа светится голубым и зеленым от отраженного света. Вся краска стерлась, Харрохак казалась худой и осунувшейся и выглядела не старше, чем Жанмари Шатур.

– Но я бы сделала это снова, – сказало военное преступление, – я бы сделала это снова, вынуди меня обстоятельства. Мои родители поступили так, потому что у них не было выбора. Я должна была родиться некромантом их крови, Нав… только некромант может открыть Запертую гробницу. Только могучий некромант может откатить камень… Только великолепный некромант может миновать охранные заклятия, выжить и добраться до саркофагов, как я сама выяснила.

Гидеон нащупала ногами опору и встала по грудь в воде, вся покрытая мурашками от холода.

– А что там насчет молитвы о том, чтобы гробница всегда оставалась замкнутой и чтобы камень никогда не откатили от входа?

– Мои родители тоже этого не понимали. Поэтому они мертвы. Когда они узнали, что я это сделала – откатила камень, прошла сквозь склеп и увидела место, где покоится тело, они решили, что я предала господа. Запертая гробница считается местом упокоения единственного настоящего врага Царя неумирающего, Нав. Он древнее самого времени, он – цена воскрешения, он тварь, которую Царь победил единожды, но не сможет победить во второй раз. Бездна Первых. Смерть Господа. Он оставил могилу нам на сохранение, и он поверил, что выстроившие гробницу замуруют себя вместе с трупом и умрут. Но мы этого не сделали. Так появился Девятый дом.

Гидеон припомнила Сайласа Октакисерона: Восьмой дом никогда не забудет, что Девятый дом вовсе не должен существовать.

– И ты говоришь, что в десять лет – десять! – ты взломала замок на гробнице, вломилась в древний склеп и пробилась через древнюю таинственную магию, чтобы посмотреть на мертвеца, хотя твои родители утверждали, что это приведет к апокалипсису?

– Да, – ответила Харрохак.

– Почему?

Последовала еще одна пауза. Харроу смотрела в воду. В электрическом свете зрачки и радужка у нее были одного цвета.

– Я устала быть двумя сотнями трупов, – просто сказала она, – я уже достаточно выросла, чтобы понять, какое я чудовище. Я решила посмотреть на гробницу и, если я вдруг решу, что это того не стоило, подняться по лестнице… на самый верх Дома… открыть шлюз и сделать шаг.

Она посмотрела Гидеон прямо в глаза.

– Но ты вернулась. Я сказала Преподобной матери и Преподобному отцу, что я тебя видела. Я убила твоих родителей.

– Чего? Моих родителей убили мои родители. Я-то уж знаю.

– Но я им рассказала…

– Мои родители покончили с собой от страха и стыда, – напряженно сказала Харроу, – они полагали, что это единственное достойное решение.

– Я думала, что твои родители жили в страхе и стыде очень долго.

– А я не говорю, что не винила тебя. Винила… так было намного проще. Я долгое время делала вид, что могла их спасти, поговорив с ними. С ними и с Мортусом из Девятого дома. Когда ты вошла, когда ты увидела то, что увидела… когда ты увидела, что у меня ничего не вышло, я возненавидела тебя, потому что ты видела, что я чего-то не смогла. Мои отец и мать были не злые, Нав. Ко мне они были очень добры. Они затянули петли друг у друга на шее и помогли мне. Я видела, как они помогали Мортусу залезть на стул. Мортус не задал ни одного вопроса, он никогда ничего не спрашивал… Но я не смогла. Я убедила себя, что готова к этому. Я заставила себя смотреть, как мои родители… я не смогла сделать даже такой малости, которой от меня ждал Дом. Даже тогда. Ты не единственная, кто не смог умереть.

Крошечные волны тихо плескались вокруг.

– Харроу, – у Гидеон перехватило голос, – Харроу… прости.

Харроу распахнула глаза. Белки горели, как плазма, зрачки стали черней глубин Дрербура. Она прошла по дну, схватила Гидеон за мокрую рубашку и затрясла с такой силой, какую Гидеон никак не могла в ней заподозрить. Лицо у нее пылало от ярости, взгляд метал молнии отвращения.