А что предпринял начальник Охранной агентуры, который должен был, согласно своим непосредственным служебным обязанностям, в создавшейся ситуации ни на шаг не отходить от императора и срочно доставить его из театра в безопасное место? Согласно свидетельству очевидцев, полковник побежал к месту расправы с Богровым с обнажённой шашкой и даже уже замахнулся ею на террориста. Потом Спиридович рассказывал, что якобы хотел отбить «Аленского» от толпы. Однако вряд ли для этого надо было замахиваться шашкой. Выскажем мнение, что скорее он преследовал противоположную цель. Это было тем проще сделать, что всё равно потом можно было легко списать смерть террориста на разъяренную толпу, да и в глазах царя она была бы только плюсом для Спиридовича.

О последнем ясно свидетельствует письмо Николая II к матери – вдовствующей императрице Марии Фёдоровне: «Ольга и Татьяна были со мной тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, т. к. в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой.

Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел и начал расстегивать китель. Фредерикс и проф. Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели всё, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей (царь и не подумал отдать приказ немедленно отобрать террориста, без показаний которого невозможно было выяснить, кто стоит за покушением, у разъяренной толпы. – Авт.), по-моему– к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Всё-таки он сильно помят и с двумя выбитыми зубами…

Алике (императрица Александра Фёдоровна. – Авт.) ничего не знала, и я ей рассказал о случившемся. Она приняла известие довольно спокойно (царица прекрасно знала о попытке Столыпина выслать Распутина из Петербурга. – Авт.)».

Спас Богрова помощник начальника Киевского губернского жандармского управления подполковник Александр Александрович Иванов. Он выхватил Богрова у избивавших и закрыл его собственным телом. Можно не сомневаться – не вмешайся сообразивший, что надо делать, жандарм, то Богрова убили бы прямо в театре.

Отметим, что Кулябко предпринял попытку «перехватить» Богрова и увезти его в охранное отделение, но посланный им пристав получил твёрдый отказ прокурора Киевской судебной палаты Георгия Гавриловича Чаплинского: «Богров никуда из театра взят не будет». Можно только предполагать с какой целью Кулябко хотел забрать «Аленского» в охранное отделение и не закончилось ли бы его пребывание там «самоубийством», как это произошло ранее с Муравьёвым.

Подчеркнём, что попытка увезти Богрова в охранное отделение была предпринята Кулябко с ведома (а скорее всего, по прямому распоряжению) Курлова, аргументировавшего её «необходимостью выяснить соучастников».

Но в вопросе о наличии соучастников генерал был прав. Как минимум, в театре был один соучастник (не считая, разумеется, самих охранников) убийцы. Позднее тот же Иванов после допроса Богрова пришёл к выводу, что в театре находилась еще некая связанная с ним дама («которая вела себя довольно странно и исчезла вслед за совершением Богровым преступления»). Остается открытым вопрос – какую роль играла (или должна была сыграть) эта дама в театре и не получила ли она также входной билет при помощи охранного отделения?

Богров нанес премьеру тяжелейшее ранение. Пули браунинга имели перекрещивающиеся надрезы и действовали как разрывные. Первой пулей оказались пробиты грудная клетка, плевра, грудобрюшная преграда и печень, вторая раздробила кисть левой руки (потом рикошетом ранила музыканта в оркестровой яме). Особенно усугубило ситуацию то, что частицы от раздробленного пулей ордена Святого Владимира пронизали печень, что лишало раненого шансов на спасение, хотя врачи и делали все возможное.

Раненого на карете «скорой помощи» привезли из театра в частную хирургическую лечебницу доктора Маковского на Малой Владимирской, 33. До приезда «скорой» к выходу из театра Столыпина несли то ли 6, то ли 8 человек – совершенно обессилевший, с обильным кровотечением, он стал настолько тяжёл, что в вестибюле его на несколько мгновений опустили на пол.

Выбор больницы вызывает некоторые вопросы и подозрения. Особенно, учитывая, что так и не было выяснено – кто отдал указание везти Столыпина именно на Малую Владимирскую. Да, в клинике Маковского имелось новейшее оборудование, высокопрофессиональный персонал, и она находилась недалеко от театра. Но ещё ближе была университетская клиника, ничем не уступавшая ни в оборудовании, ни в квалификации медицинского персонала. А каждое лишнее мгновение перевозки по брусчатой мостовой было крайне опасно для тяжелораненого и значительно увеличивало шансы на летальный исход.

Столыпин долго боролся за жизнь. Но даже находясь в тяжелом состоянии, он думал не о себе. Утром 2 сентября премьер передал вступившему во временное исполнение должности главы правительства Коковцову ключи от своего портфеля с важнейшими документами и попросил разобрать в нём бумаги, доложив царю наиболее важные. Он также высказал желание переговорить наедине с Курловым, но когда последний прибыл в лечебницу, то состояние Столыпина настолько ухудшилось, что врачи сочли невозможным допустить шефа жандармов к пациенту.

На следующий день в Михайловском соборе прошел молебен об исцелении Столыпина, на который собрались все находившиеся в Киеве высшие должностные лица империи. Не было только царя и его свитских, что произвело на присутствующих тяжёлое впечатление и стало причиной многочисленных разговоров.

Не менее показательно, что ранение Столыпина не внесло никаких изменений в программу торжеств. На следующий день Николай II принимал парад войск под Киевом, а потом отправился в Овруч. В Киев царь вернулся 3 сентября и уже на следующий день отправился пароходом в Чернигов, где находился до 6 сентября. Не остался император и на похороны благословившего его перед смертью премьера.

Характерна запись в дневнике Николая II за 10 сентября 1911 г., ярко свидетельствующая о равнодушии к смерти главы правительства: «6 сент. в 9 час. утра вернулся в Киев. Тут на пристани узнал от Коковцова о кончине Столыпина. Поехал прямо туда, при мне была отслужена панихида… В 11 час. мы вместе, т. е. Алике, дети и я, уехали из Киева с трогательными проводами и порядком на улицах до конца. В вагоне для меня был полный отдых. Приехали сюда (в Севастополь. – Авт.) 7 сент к дневному чаю. Стоял дивный тёплый день. Радость огромная попасть снова на яхту… Тут я отдыхаю хорошо и сплю много, потому что в Киеве сна не хватало: поздно ложился и рано вставал. Алике, конечно, тоже устала: она в Киеве много сделала в первый день и кое-кого там видела в другие дни, хотя никуда не выезжала, кроме, конечно, освящения памятника».