– Ты действительно здесь выходишь?

– Да.

– Хорошо, я с тобой.

Они вышли на тихой, погруженной в ночь станции.

– Я иду с тобой, – настаивал юноша, преувеличивая своё опьянение.

Юити разозлился. Он неожиданно вспомнил, что ему нужно сделать один визит.

– Куда ты собираешься пойти, когда оставишь меня?

– А ты разве не знаешь? – холодно осведомился Юити. – У меня есть жена.

Юноша побледнел. Он не мог сдвинуться с места.

– Значит, ты водил меня за нос!

Остановившись, он заплакал. Потом подошел к скамейке, уселся, прижав свой портфель к груди, и дал волю слезам. Юити, видя такое комическое завершение дел, спасаясь, быстро взбежал по лестнице. Его явно никто не преследовал. Юити вышел со станции и бросился в дождь. Перед ним простирались больничные постройки, покоящиеся в тишине.

«Я захотел прийти сюда, – трезво рассуждал он про себя, – когда увидел выпавшее на пол содержимое портфеля этого юноши».

По-хорошему, ему давно пора было пойти домой, где в одиночестве поджидала его мать. Он не мог остаться на ночь в больнице. Однако он чувствовал, что если не пойдет в больницу, то не сможет заснуть.

Охранники у ворот еще не спали, а играли в японские шахматы. Неяркая желтая лампа была видна издалека. Из окошка ворот выглянуло темное лицо. К счастью, охранник вспомнил Юити. Он запомнил его как мужа, который оставался со своей женой, пока та рожала ребенка. Юити понимал, что его оправдания не имеют особого смысла, но объяснил, что забыл что-то ценное в палате своей жены.

– Вероятно, она спит, – сказал охранник.

Выражение лица этого слишком любящего свою жену молодого человека, однако, тронуло его сердце. Юити поднялся по слабо освещенной лестнице на третий этаж. Звук его шагов на лестнице неприятно отдавался эхом.

Ясуко не спала, но услышала звук поворачиваемой завернутой в марлю круглой дверной ручки, словно он ей приснился. Она вдруг испугалась, села и включила лампу в полке тигаидана[124]. Силуэт человека, стоящего вне досягаемости света, принадлежал её мужу. Прежде чем вздохнуть с облегчением, она почувствовала в груди приступ недоверчивой радости. Она увидела мужественную грудь Юити, облаченную в белую рубашку поло.

Супружеская пара обменялась парой-тройкой ничего не значащих слов. Из-за своей природной прозорливости Ясуко воздержалась от вопроса, почему он пришёл повидать её так поздно ночью. Молодой муж повернул лампу так, чтобы она светила на колыбельку Кэйко. Маленькие чистые полупрозрачные ноздри важно втягивали воздух во сне. Юити пришёл в восторг от обыденности своих эмоций, которые до сих пор дремали в нём. В этот момент они нашли безопасный и надежный выход и сумели подействовать на него опьяняюще. Юити ласково попрощался с женой. У него были все основания для того, чтобы спокойно спать этой ночью.

Утром, после возвращения Ясуко домой из больницы, Юити встал и услышал извинения от Кис. Зеркало, которым он всегда пользовался, когда завязывал галстук, упало и разбилось, когда она убирала дом. Этот незначительный инцидент вызвал у него улыбку. По-видимому, это был знак того, что прекрасный юноша освободился от власти зеркала, о котором говорилось в легендах. Ему вспомнилось маленькое блестящее черное узорное зеркало, которое стояло в гостинице в К. прошлым летом, когда его слух в первый раз упивался восхвалениями красоты Сунсукэ, и он так близко вступил в ту самую связь с всевидящим зеркалом. Перед этим Юити, следуя обычному мужскому предрассудку, решительно воздерживался считать себя красивым. Теперь, когда зеркало разбито, неужели он снова будет руководствоваться этим запретом?

Однажды вечером должна была состояться выездная вечеринка для какого-то иностранца в доме Джеки. Юити был приглашен через посредника. Его присутствие во время вечернего празднования было бы важно. Многие гости станут относиться к Джеки с большим уважением, если придет Юити. Узнав об этом, Юити заколебался, но в конце концов согласился.

Все было точно так же, как на вечеринке геев в прошлое Рождество. Молодые люди, которые получили приглашение, ожидали в чайной «У Руди». Все как один были в гавайских рубашках, которые на самом деле очень им шли. Эй-тян, Кими-тян из «Оазиса» и другие. Иностранцы были другие, что придавало сборищу свежесть и новизну. В группе молодежи были и новички – Кэн-тян и Кэт-тян. Первый был сыном владельца большого рыбного магазина, торговавшего угрями в Асакуса. Отец другого был управляющим банковского филиала, известного своей надежностью.

Все жаловались друг другу на дождливую погоду, пока сидели, ожидая машины иностранцев. За прохладительными напитками они травили глупые анекдоты. Кими-тян рассказал интересную историю. Бывший владелец фруктовой лавки в Синдзюку был вынужден переехать после войны в барак. И когда решил переделать его в двухэтажное здание, он, как глава фирмы, принял участие в церемонии закладки фундамента. С чопорным лицом он пожертвовал богам священное дерево. Затем настал черед красивого молодого служащего жертвовать священное дерево. Другие ничего не подозревали, но эта вполне обыкновенная церемония была тайным свадебным обрядом, совершенным на глазах у собравшихся. Двое мужчин, давние любовники, поселятся вместе после церемонии закладки фундамента – босс подстраховался, разведясь со своей женой за месяц до этого.

Молодые люди в разноцветных гавайских рубашках с короткими рукавами сидели в разнообразных позах на стульях этого привычного постоянного места встреч. Они были чисто выбриты, их волосы издавали крепкий аромат, их туфли блестели как новенькие. Один из них, поставив локти на стойку бара, напевал вполголоса популярный хит и без перерыва бросал игральные кости из затертого кожаного футлярчика. Изображая взрослую усталость, он вертел в руке черный кубик с красными[125]и зелеными точками.

Что ждет их в будущем? Ограниченное число мальчиков, которые вступили в этот мир, преследуемые одиночеством или охваченные невинными соблазнами, вытянут счастливый жребий, который принесет им в виде награды учебу за границей, недостижимую при обычных обстоятельствах. Подавляющее большинство некоторое время спустя из-за юношеской неумеренности, вероятно, постигнет с шокирующей внезапностью судьба превратиться с возрастом в мерзких стариков. На их юных лицах пагубная привычка к любопытству и непрестанная жажда возбуждения уже оставили свои следы. Дегустация джина ›в семнадцать, вкус предложенных импортных сигарет, разгульный образ жизни, который носит маску мужественной невинности, такой, какой не вызывает ни малейшего раскаяния, чаевые, навязанные взрослыми, и тайная их трата, внушенное без явных усилий желание потакать своим слабостям, пробуждение инстинкта украшать своё тело – все это без утайки выставлялось напоказ, не важно, какую форму оно обретало. Их юность была самодостаточной, и им некуда было деваться от неискушенности собственной плоти; их юность, которая не чувствовала завершенности, не могла снискать вообще никакого ощущения потери, хотя потеря невинности и была завершенностью юности.