Мессир пообещал передать бумаги и вещицы из шкатулки надлежащим людям. Стал разбирать содержимое. Удивленно вскинул брови, изучая мешочек с гербом. Бережно вынул чашечку-ландыш.

– Инаньский фарфор хрупкий и безумно дорогой, повторений не бывает. Учитель раздаривал набор по усмотрению. Две чашечки оставил пожилой женщине, у которой гостил, странствуя. Это было давно. Та женщина рассказала легенду о ночном проводнике. Учитель искал её сад. Увы, теперь это бессмысленно.

Епископ развернул бумаги, прочел бегло, в один взгляд.

– Она отдает дом сиротке, живущей у дальней родни. Может статься, это новая хозяйка сада, понимающая в цветах и оградах? Я пригляжу.

Выползок молча кивнул. В душе крепло убеждение: пора уходить. Даже если нет угроз и любопытство растёт с каждым словом, даже если встреча кажется занятной, а мессир Паоло достоин всяческого уважения.

– Незнакомое имя – Яниус, – зачем-то сказал выползок.

– Искаженное. Старое звучание – Янус, – охотно откликнулся мессир. – Таково имя двуликого бога, которого почитали в Валейсане задолго до установления Храма. Один лик Януса обращен в будущее, другой – в прошлое. Иногда говорят, что один внутренний, а второй внешний. Суть и маска. Много толкований. Культ Януса признан ересью, имя искажено. Меня забавляет это имя. Оно бы подошло мне, я постоянно меняюсь и гляжу то в прошлое, то в будущее, то в себя, то вовне… То я Паоло и урожденный князь – то Унгер, отказавшийся от родства. Мое прежнее имя теперь принадлежит иному ребенку. Учитель нашел его недавно. Говорит, очень богатый дар.

– А что за праздник в городе? – выползок ощущал, как излишняя откровенность мессира вливается в уши… и выгоняет на спину холодный пот. Она неуместная, нарочитая.

– Храм не приветствует празднование осеннего солнцеворота. Но селян не переделать. Хоть жги, хоть как еще запрещай, но по осени они будут шепотом рассказывать байки про оборотня, укравшего солнечное тепло, – оживился епископ. – На перевалах Кьердора имя ему – Хэсай, он рыжий лис. А здесь, на севере, лето ворует волк Локки. Милостью старого князя и добрейшего епископа имя волка не под запретом. «Пусть взрослые дети смеются над своими страхами», так сказал отец Тильман, благословляя праздник. Назвал его для храмового календаря днем святого Оттера, покровителя пастухов и стад. Проповеди велел читать о заблудших овцах и свете истинном, дающем даже волку надежду сбросить шкуру зверью и найти в душе человечье начало, – епископ выговорил все это напевно, прикрыв глаза и улыбаясь. Снял улыбку, остро глянул на выползка. – Но день Оттера все зовут днем Локки. Варят к солнцевороту пиво, так называемое оборотное. По слухам, в этот день удаются торговые сделки и сговоры на брак. Кроме сказок город имеет с праздника тройной месячный доход в звонком золоте. Храм получает не меньше.

Выползок снова кивнул и промолчал. Беспокойство нарастало. Беспричинное, и потому особенно острое. Что за имя – Локки? Почему оно ранит душу? И город – пока толкался по улицам, накопилось ощущение: тут я бывал, и вон ту приметную крышу видел, и за углом точно будет дом вот с таким узором и флюгером на крыше… Прошлое не поддавалось и не уходило, дразня и пугая. Когда тебе два дня от роду – каково это, быть накрытым чужой для тебя памятью? Не зря мара говорила о прошлогодней траве и растаявшем снеге.

– Нельзя вернуть то, что невозвратно, – выползок вздрогнул, осознав, что шепнул эту мысль вслух.

– Хотел бы я понять причину безмерной щедрости хозяйки сада, – отозвался епископ. – Думаю о ней снова и снова. Она не рассчитывала на признание со стороны храма, князя или города. Что-то важное спасала, раз жизни не пожалела.

Епископ выжидающе глянул на выползка – расскажи снова, поделись мыслями, ты наверняка что-то еще вспомнишь, ведь я с тобой исключительно откровенен. От взгляда захотелось… сгинуть, сквозь землю провалиться. Выползок вдруг с полной ясностью понял: если б ночью его схватили на площади и пытали, узнали бы куда меньше. Простые способы людей, не наделенных гибким умом, дают ничтожный результат. Вот почему добрейший мессир лично взялся за дело. И справился блестяще! Не прошло и дня, а он уже знает буквально все, что вообще можно узнать. Хотя он всего лишь отпустил допрашиваемого, чтобы позже накормить и одарить беседой на равных. Никаких сложных способов, никакой грязной работы с болью и насилием.

– Я утратил доверие, – епископ прикрыл глаза, чуть подумал и кивнул, снова глядя на выползка спокойно и доверительно. – Что ж. Уходите прямо теперь. Вы отчасти правы, я не таков, каким умею казаться. Завтра могу захотеть большего. Через три или четыре дня точно вспомню, как полезны выползки. Знайте впрок: вас убивают, чтобы вызвать или прекратить дождь. Это самое простое и частое применение. И сейчас у храма, подвластного мне, нет в распоряжении ни одного выползка. Зато у меня есть цель, ради которой я готов использовать сомнительные средства. До того, как я стал лицом духовным, я был тот еще, – епископ позволил себе улыбку-оскал, – оборотень. Да: перстень оставьте себе. Понадоблюсь, попробуйте меня найти в столице. Конечно, помня о возможных последствиях.

– Прощайте.

– Благословляю. Живите, не копите обид. Именно они раздавливают в лепешку самых сильных – обиды.

Выползок отвернулся и зашагал прочь. Покинул сад, прикрыл калитку. Хотелось бежать без оглядки… а еще вернуться, сесть и поговорить с мессиром оборотнем снова, даже рискуя жизнью.

Удалившись от сада мары на три улицы и даже слегка заблудившись, выползок заглянул в довольно малолюдный трактир. Сел за дальний столик, неодобрительно принюхиваясь к запаху горелого мяса. Заказал пива и сыра, как посоветовала бойкая девчушка-разносчица. Попросил чернила и перо. Развернул бумагу, полученную от мары. Чуть подумал и вписал имя – Яниус Локкер. Допил пиво, пересчитал монеты в кошеле и собрался в путь. Хотя мара и сказала, что настоящие дороги не пройти ногами, но идти, пробуя найти себя самого – это проще, чем стоять на месте и впустую гадать, что было и чего не было.

На улице совсем стемнело. Людей стало чуть меньше, зато многим требовалось вдоволь места для движения – походка пьяных размашиста. Яниус скользил в сумерках, довольный прожитым днем. Он нашел себе подходящее имя. Большое дело.

– Лисенок, да чтоб тебя!

Все четыре коротких слова сказались сами собою, без участия рассудка, на длинном раздраженном выдохе. И рука сама поймала запястье, готовое взвесить кошель, чтобы затем его облегчить. Выползок ошарашенно посмотрел на свою руку, чужое запястье, накрепко зажатое в пальцах… Взгляд почти испуганно изучил «лисенка» – гибкого худощавого мужчину с изрядной сединой в рыжих волосах, одетого богато, да еще и перстень на пальце с гербовым вензелем, значит – не горожанин это! А хватать титулованную знать за руку – себе дороже.

– Прошу прощения, мессир, – на всякий случай выползок титуловал вора посолиднее и отступил на шаг. – Я оговорился. – Еще шаг назад, быстрым взглядом окинуть улицу… – Ошибся. – Еще шаг, и план побега готов. – Виноват-виноват.