Бролен несколько раз позвал хозяина. Безуспешно.

Он подошел к входной двери. Огромное количество ржавых консервных банок, закопанных в песок, истекали дождевой водой. Нагнув голову, Бролен вошел под железный навес, раздвинув сушившуюся на веревках одежду.

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Он поднялся на каменный блок, служивший подобием лестницы, и оказался возле тяжелой укрепленной двери. Никакого ответа.

Под синим брезентом, накрывавшим стальные бидоны, стоявшие между двух каркасов автомобилей, засвистел ветер.

«Ну и место! Какому человеку захочется жить в этой преисподней?»

Инспектор вернулся на дорогу, обошел постройку справа и встал под окном. Оно было покрыто пеленой серой грязи, отчего комната внутри была не видна. Бролен почти прилип к стеклу.

— Могу я вам помочь? — раздался за его спиной голос. Бролен тут же повернулся. Между деревьями стоял Милтон Бомонт. Невысокого роста мужчина, покрытый морщинами. Скулы на его лице выступали так сильно, что казалось, как только он улыбнется, кости черепа прорвут кожу.

Черные волосы падали на его глазки-щелочки. Когда он с настойчивостью повторил свой вопрос, в его голосе почувствовалась угроза, подобная той, что может исходить от хищника:

— Я спросил, могу я вам помочь? Бролен взял себя в руки.

— Мне очень жаль, я не хотел подглядывать, но мне никто не отвечал. Я…

Он замолчал. Возможно, Милтон и был простаком, но он вполне мог помнить имя человека, застрелившего его сына.

— Меня зовут Джошуа Бролен, инспектор полиции, — наконец, произнес он, решившись сказать правду.

— И что вам надо? Мне не о чем болтать с «куропатками». Его голос был четким, без малейших признаков колебания, произнося некоторые согласные звуки, Милтон пришепетывал.

— Я просто хотел бы задать вам несколько вопросов. Я могу войти? — спросил Бролен, показав пальцем на фургон.

Бомонт распрямился, оказавшись вовсе не низкорослым. Они встречались в третий раз, но даже если старик вспомнил Бролена, то не подал виду.

— Я уже беседовал с «куропатками», и мне больше нечего сказать. Они отняли у меня сына, чего им еще от меня нужно?

Грудь Бролена сжалась.

— Понимаю… Я бы хо…

— Вы ничего не понимаете! Нас не любят, потому что мы живем здесь, но мой сынишка никому ничего не сделал плохого.

Бролен медленно кивнул.

— Быть может, мы попробуем поговорить спокойнее?

Пробирающий до глубины души взгляд Милтона на мгновение вспыхнул. Невероятно глубоко сидевшие в глазницах зрачки были почти не видны. Милтон Бомонт ревностно скрывал от людей то, что происходит в его душе.

Он повернулся и исчез за углом постройки. Бролен последовал за ним, Милтон вытащил из-под фургона два складных стула. Разложил их и поставил под навесом, один напротив другого.

Трудно было понять, смотрит ли Бомонт прямо на него или его взгляд устремлен куда-то в сторону, поэтому Бролен решился присесть. Старик отошел к загородке курятника, уверенным жестом отпер дверь и вытащил оттуда черную курицу. Потом он тоже сел, держа ее в руках.

— Слушайте, я… Я приехал сюда ненадолго. Вы следите за новостями?

Голова Милтона повернулась на тощей шее, он сплюнул. Когда его лицо вновь оказалось напротив Бролена, он задрал подбородок, всем своим видом показывая инспектору, что не доверяет ему. Задубевшая за несколько десятилетий жизни на открытом воздухе кожа, очень сильно вытянутое лицо, неестественно оттянутый вниз, к груди, подбородок — делали старика похожим на отвратительную мумию фараона, только что избавленную от своих бинтов.

Сколько же лет этому типу?

Несмотря на холод, на Милтоне были комбинезон и рубашка с закатанными до плеч рукавами, выставлявшая напоказ его начинающие обвисать, но все еще достаточно крепкие бицепсы. Курица не шевелилась, пока Милтон энергично поглаживал ее по гребешку. Трудно было понять, отчего она замерла: от страха или от удовольствия.

А что, если я ошибаюсь? Что, если убийца вовсе не молод? Милтон Бомонт обладает подходящей физической силой, он очень прост, и потому им можно манипулировать, он легко выходит из равновесия. Можно сказать, что он — психотик, однако годы сделали свое: он плохо управляет собой…

Но что-то здесь не вязалось с реальностью. Как Милтону удавалось так долго прятать в себе столь разрушительные импульсы? У него были жена и ребенок, а ведь убийца продемонстрировал явную неполноценность в сексуальном плане.

— Газеты занимаются только одним: заставляют нас думать так, как им хочется. Да и телик я почти не смотрю…

Жестокое, но справедливое замечание, отметил про себя Бролен. Для простачка, каким он казался, Милтон все же был достаточно проницателен. Долгое время члены команды, занимавшиеся делом Лиланда, не могли понять, как столь ограниченный тип мог произвести на свет и воспитать не лишенного способностей ребенка. Быть может, на самом-то деле Милтон вовсе не был таким уж несчастным идиотом, какого в нем хотели видеть, может, за его природной простотой скрывался человек, внимательно наблюдающий за окружающими?

— Вы слышали новости о двух убитых за последние дни женщинах? — поинтересовался Бролен.

— Что вы себе вообразили? Опять вспомнили моего сына, да? Был тут один журналист, который хотел задать мне несколько вопросов. Ушел так же, как и пришел. Ни с чем.

Ветер закачал ветви деревьев вокруг.

— Тогда вы, конечно, знаете, что убийца действует так же, как… как Портлендский Палач?

Несмотря на всю жестокость, такая формулировка дала инспектору возможность не произносить имя Лиланда Бомонта, поскольку Бролен не знал, какой может быть реакция его отца.

— Они все говорят, что парень копирует то, что делал Лиланд. Но Лиланд мертв, и пусть его оставят в покое!

Бролен не мог идти к своей цели напрямую. Если бы он начал рассказывать про результаты анализа ДНК, его собеседник в этом совершенно ничего не понял бы, и пропасть между ними стала бы еще шире.

— Мистер Бомонт, ваш сын похоронен на Латурельском кладбище, правильно?

Милтон метнул в Бролена черные стрелы своего взгляда. Он перестал гладить курицу и наклонил голову.

— Простите за откровенность, но вы имеете право об этом знать. Тело Лиланда украли.

Узкие щелочки глаз вдруг широко раскрылись, отчего наружу вывалились два больших белых глазных яблока с красными и синеватыми прожилками. Так же быстро, как они показались на свет, глаза Милтона снова вернулись в свои темные пещеры.

— Что?! — воскликнул отшельник. — Какой засранец…

Но слова замерли у него на губах.

Он перегнулся через подлокотник, отчего курица запротестовала — он слишком сильно стиснул ее в объятиях. Милтон выхватил из кучи дров длинный серебристый предмет.